В «Собирателе снов» вы упоминаете, что Тарковский завещал вам «не быть нейтральной» и даже предсказывал, что вы напишите книгу.
Л. Г.: Когда я писала, вспоминала эти слова. Тогда они меня возмутили. Я была молодой, строптивой, и меня возмущало, что кто-то мне что-то указывает. Но Андрей всегда угадывал, всегда попадал в яблочко. И вот, написала через 20 лет... К тому же выходит очень много книг про Тарковского, которые не соответствуют действительности. Я не хочу никого судить — каждый вправе распоряжаться своими знаниями, знакомствами, дружбой и писать что хочет, но я была в стороне. По крайней мере, пыталась. Книга не обо мне. Мне просто посчастливилось быть рядом с ним, со всей съемочной группой, быть участником этого волшебного процесса создания кино. Ведь это действительно волшебный процесс: из ничего, какая-то идея, сон, случай — Тарковский ткал из воздуха.
А почему вы решились написать книгу лишь спустя 20 лет?
Л. Г.: Я часто повторяю, мне очень понравилась китайская фраза: ничего не бывает слишком рано и слишком поздно, все бывает вовремя. Это ведь правда. Вот напиши я эту книгу раньше, может, чего-то бы не осознала, не перечувствовала, не переварила... Это произошло после фестиваля Тарковского в Лондоне, может, от встречи с , с Гордоном, с Янковским, Бондарчук — это дало стимул и зарядило меня. Они меня подстегнули, и я писала не то что в какой-то спешке и небрежности, но в спешке, что это надо сделать.
Вы живете в Лондоне, учились в Швеции, выросли здесь. Расскажите о себе чуть подробнее.
Л. Г.: Я родилась в Советском Союзе, в Узбекистане, потом приехала в Ленинград — поступала в Академию художеств. Тогда и встретила своего бывшего мужа. Я тогда даже не знала, что он швед — мы боялись их, они тоже осторожничали. Затем вышла замуж, уехала в Швецию. А когда узнала, что там будут съемки фильма Тарковского, пошла к продюсеру. Она мне сказала, что Тарковский настаивает, чтобы переводчиком на картине был мужчина. Мол, женщина ему не подходит по характеру, снимать надо рано, работа тяжелая, да и на «Ностальгии» он работал с мужчиной, поэтому, наверное, привык.
Но вы все-таки получили эту работу. Как думаете, чем вы взяли Тарковского?
Л. Г.: Лучше бы, конечно, он сам ответил! Но я никогда не вешалась на него, не доставала, и это его удивляло. Вокруг него были и более близкие люди, но они иногда просто когтями вцеплялись. У меня этого не было. Может, потому что я жила в Швеции, в другой обстановке. Это замечательная вещь, прекрасно быть русским и все время бросаться в объятия, но иногда нужно кое-что удерживать в себе.
Какую страну вы считаете домом?
Л. Г.: Я сейчас здесь — и для меня существует только Москва. А когда я в Швеции, она для меня как самая любимая мачеха. Это юность, время, проведенное с Андреем, театр, друзья.
Вы пишете, что Россия — «генератор», который заряжает энергией, и очень тепло описываете страну. Но тон меняется, когда речь заходит об отношении к России Тарковского.
Л. Г.: Андрей знал себе цену, он знал, что приносит валюту в эту страну, а ему нагло врали... Его ведь часто приглашали снимать за рубежом, а эти подонки говорили, что Тарковский не хочет, занят, его нет в Москве. А сам он об этом узнавал через несколько лет. К нему относились как к ничтожеству. Вот даже эта история, когда Андрей хотел привлечь к фильму «Жертвоприношение» , с которым работал в Италии. Ему даже не ответили из посольства. А ведь Тарковский никогда не был диссидентом, он отказался встречаться со многими западными журналистами, потому что они перестали видеть в нем художника и делали акцент лишь на диссидентстве.
За рубежом, наверное, тоже было непросто?
Л. Г.: Очень тяжело, конечно. Здесь тяжело. И там тяжело. Другого порядка проблемы — денежные. Здесь на картине он мог долго ждать нужной погоды, а там у нас было 55 съемочных дней, и вот хоть ты тресни.
М. Т.: Ну, здесь-то тоже было количество отснятых метров в день.
Л. Г.: Но бюджет-то больше.
М. Т.: Ну, не знаю, вообще, он работал на очень маленьких бюджетах. Просто на Западе более жесткая система.
Л. Г.: Деньги диктуют все.
М. Т.: Здесь тоже диктовали, но ему шли навстречу, понимая, что он великий художник, и что надо ему помочь.
Л. Г.: Он не раз говорил, что в России ему дается бюджет — и все, он снимает кино и об этом уже не думает. А там каждый день напоминали. А потом, конечно, неуверенность в завтрашнем дне. Здесь у него был дом, друзья, семья, поддержка, был тыл. Там не было. Были, конечно, знакомые — но одно дело когда ты гость, а другое дело — когда часть общества.
А как это сказалось на фильмах? Чем, по-вашему, отличаются сделанные на Западе последние картины Тарковского?
Л. Г.: Простотой. Тарковский говорил: простота — это самое сложное. В «Жертвоприношении» несколько героев, простой дом, ничего особенного. Все убрал. Аскетизм до последнего.
Каким Тарковский был на съемочной площадке?
Л. Г.: Стремительный, как ветер. Вихрь, который приходил, и все начинало вокруг двигаться. Причем не беспорядочно двигаться — иногда люди создают вокруг себя хаос — это был творческий вихрь. Он хотел, что очень важно, всех подключить к своему творческому процессу.
«Собиратель снов» — одно из альтернативных названий фильма «Жертвоприношение». Почему вы его выбрали для книги?
Л. Г.: Режиссер обычно воплощает сценарии, идеи, а Андрей воплощал сны, фантазии, видения. Вот, в частности, была история, когда ему приснился сон, в котором он умер и видит свою мать, и Тарковский решил включить эту сцену в фильм.
М. Т.: Речь идет о сцене, которой не было в сценарии. Бюджет был скромный, поэтому ее сначала не хотели снимать. Но потом сняли.
Л. Г.: Но в фильм сцену не включили. Там все участники в длинных платьях, в шляпах, а хотелось достигнуть предельной простоты, чтоб никаких красот в фильме не было. И он этот кусок вырезал, остались только начало и конец.
А какие еще сны или, может, случаи из жизни попали в его фильмы?
М. Т.: В «Зеркале» есть эпизод, в котором мальчика бьет током. Это детский анекдот, я его забыла, только помню, что этот мальчик в анекдоте за что-то схватился и говорит: «Ой, током бьет». Это было невероятно смешно, я рассказала Андрею, он тоже хохотал, а потом использовал его.
Или вот в «Зеркале»: сцена с мальчишкой, который бросает учебную гранату. Ему еще говорят что-то вроде: «А еще блокадник, ленинградец», — мол, не имеет права на нехорошие поступки. Почему блокадник — наверное, потому, что в 43-м году, когда прорвали блокаду, ленинградских детей везли вниз по Волге, и на какую-то ночь они остановились в деревне, где мы учились. Все побежали встречать их на пристань, вышли люди с едой, но им нельзя было есть, с ними были врачи. Мы сами были как спички от голода, но то, что увидели, — это непередаваемо. Лиц просто не было, только огромные глаза. И, конечно, Андрею это запомнилось.
Как и многое другое — Тарковский был Тарковский. Хотя бы эта история с многострадальной черемухой, которую он требовал у бедных шведов для «Жертвоприношения». В конце войны мы жили в деревне под Москвой, и мама торговала черемухой у Павелецкого вокзала. Андрей лазил на черемуху, рвал, нам бросал, а мы с мамой подбирали. И, конечно, он хотел восстановить в фильме образ того дерева, но не получилось.
В книге немало очень личных деталей — в том числе об отношениях Тарковского с женой. Много такого, о чем сам режиссер, наверное, не хотел бы рассказывать. Как вы для себя решали эту проблему?
Л. Г.: О нем уже написано столько неприятных вещей! Я же старалась деликатно, заретушированно. Не об этом ведь книга.
М. Т.: Мы не можем поместить художника в вакуум, необходимо, чтобы читатель понял — Андрей жил не в безвоздушном пространстве. Это подчеркивает внутреннюю жизнь Андрея, те противоречия, которые его раздирали. В его жизни присутствовал некий человек, сыграл большую роль, и, может, способность к творчеству сохранялась во многом благодаря условиям, в которых Андрей существовал. Потому что творцу нужна не только манная каша, но и что-то посерьезней: преодоление, внутренняя борьба, которые, возможно, и давали творческий импульс.
Большую часть «Собирателя снов», помимо вступления и эпилога, составляют ваши старые дневники со съемок «Жертвоприношения» с вашими же комментариями. Вы включили дневники как есть или что-то меняли?
Л. Г.: Это были записки, бумажки, пометки на сценарии. Я лишь все расшифровала, а потом собрала. Архивный материал огромный, у меня еще много осталось...
То есть ждать еще одной книги?
Л. Г.: Ну, нет, наверное, это уже будет что-то другое, хватит.
Интервью с писательницей и переводчиком Андрея Тарковского Лейлой Александер-Гарретт
Хотя с Лейлой Александер-Гарретт мы знакомы заочно и всего четыре года, кажется, что мы с ней «век знакомы». Тогда, в 2010, я написала рецензию на ее замечательную книгу «Андрей Тарковский: собиратель снов». Лейла была переводчицей великого режиссера на его последней картине «Жертвоприношение», снятой им в Швеции. С того времени и началась наша с ней переписка.
Могу сказать, что корреспондентка моя - совершенно уникальный человек, прозаик и драматург, полиглот, книгочей и эрудит, неутомимая путешественница. Друзей у Лейлы (а имя себе она придумала сама, вернее, ей «подарил» его ее друг) миллион, они живут во всех частях света, причем каждый - творческая личность: это и писательница Людмила Петрушевская, и режиссер Роман Балаян, и Марина Тарковская, сестра режиссера. А сколько среди ее друзей писателей, поэтов, художников и режиссеров - из Лондона, Стокгольма, Осло! Она – связующая нить между ними и русской культурой. Лейла Александер-Гаррет уже давала интервью нашему журналу , но тогда у меня, да и у читателей, осталось к ней много вопросов. Новое интервью отчасти восполнит этот пробел.
Ирина Чайковская: Лейлочка, хотелось бы углубиться в вашу многосложную биографию. Вы родились в Узбекистане, но вы русская, Лейлой (Лайлой) вас назвали много позже, по имени популярной в 1970-е годы песни. Кстати говоря, вы стали себя иначе ощущать, когда из Аллы превратились в Лейлу? Что-то изменилось в вас? Я думаю, что и люди вас начали по-иному воспринимать, все же Лейла – имя специфическое, восточное...
Лейла Александер-Гарретт: Родилась я через 10 лет после войны. Лейлой меня назвал в Питере будущий муж из Швеции, писавший диссертацию о русских и польских предлогах, а также о женских персонажах в романах Достоевского. В начале 1970-х все были без ума от песни Эрика Клэптона “Layla”. Так я превратилась в Лейлу. Правильно было бы произносить Лайла - так меня называл Свен Нюквист – великий шведский оператор, снимавший картину «Жертвоприношение». Как писал Арсений Тарковский: “Но имя к нам так крепко припечатано, / Что силы нет переименовать, / Хоть каждое затерто и захватано. / У нас не зря про имя говорят: / Оно - Ни дать ни взять родимое пятно».
Лейла припечаталось. Есть у меня и тайное тибетское имя – «Ламо Дзедук», которое мне дал Преподобный Калу Пимпоче – духовный учитель Далай Ламы. Это произошло во время посвящения в учение Калачакры (“Колесо Времени”). Согласно Калачакре, все внешние явления взаимосвязаны с самим человеком и его психикой, поэтому, изменяя себя, человек изменяет мир. Учение неимоверно сложное, но один урок я все-таки выучила: никогда никого ни в чем не винить. На ум приходят миллионы людей, во всем винящих своих и чужих правителей. Но все пороки в нас - правители лишь наше сконцентрированное, сфокусированное отражение.
А еще смешная история со шведскими чиновниками в полиции, систематически возвращавшими мне бумаги с требованием написать свое полное имя, т.к. “аlla" на шведском означает “все и вся”. Им казалось, что это некая приставка, как “della” в Пьеро делла Франческа, а к имени Лейла у них претензий не было.
Что касается Востока… мое прошлое несомненно связано с Китаем, а если вспомнить слова Калу Римпоче, с Тибетом… даже такие примеры как занятия йогой: на них мне скучно, хотя они и очень полезны, а занятия тайчи и цигун отрывают меня от земли. Буквально. Душа взмывает. Я бесконечно благодарна, что в мою жизнь вошел Мастер из Китая Сю Минтан, который раз в году, осенью, приезжает в Европу. С разных концов света цигунисты съезжаются на его ретриты. Медитируем по 8 часов в день. Вот где набираешься энергии. В прошлом году мы встречались под Киевом в живописнейшем месте Пуща Водица. В этом году едем в Юрмалу.
Так что к Лейле привыкла, не придаю этому большого значения, хотя стоит поразмыслить.
И. Ч. Если продолжить об имени. Лейли, Лейла на Востоке – героиня эпоса, роковая красавица, взглянув на которую юноша теряет разум, становится безумцем-«меджнуном». Эти чары вам не передались?
Л. А. Какой коварный вопрос! Но он не ко мне, а к “меджнунам”. Хотя все “объяснил” поэт: “Быть женщиной великий шаг, / Сводить с ума геройство.” Я сейчас читаю все, что написано Лу Андреас-Саломе, а также о ней. Эта блистательная женщина слыла музой Ницше (“гениальной русской” окрестил ее влюбленный в нее философ), Рильке, Видекинда и Фрейда. Кстати, в “Охранной грамоте” Борис Пастернак описывает встречу с Лу Саломе и Рильке на вокзале, когда те направлялись к Толстому в Ясную Поляну. Андрей Тарковский говорил, что история трагической любви Лейли и Меджнуна произвела на него сильнейшее впечатление. Андрей был человеком крайностей: если любил, то “без остатка”, если ненавидел, то черной ненавистью, от чего нередко страдал сам.
И. Ч. Как начиналась ваша жизнь до замужества и отъезда? знаю, что вы учились в Питере в Академии художеств. Вы рисовали? Хотели быть искусствоведом?
Что вам тогда нравилось в стране и что не нравилось? Думали об эмиграции?
Л. А. Никогда не помышляла об эмиграции. Тогда Запад казался как планета Марс. Но все написано сверху, я просто умею слышать этот голос. Из Академии, как только я познакомилась со своим шведским мужем (КГБ работало сносно), меня отчислили за “космополитическую внешность и взгляды”. Что касается внешности, это из области черного юмора: белокурая девушка скандинавского типа, как меня охарактеризовал Иосиф Бродский, а взгляды у нас с советскими чиновниками расходились. Правда, с чиновниками всех мастей и разливов взляды у меня часто не совпадают.
Я, конечно, рисовала, но я не художница, меня больше привлекает сама живопись, авторы-художники, история искусства. Лучшими антибиотиками для меня являются посещения выставок древних мастеров. Проверенный опыт: если чувствую, что заболеваю, тащу себя за шкирку в Национальную галерею в Sainsbury Wing, где собраны шедевры 13-16 веков. Дух захватывает - излечиваюсь!
И.Ч. Вы вышли замуж за шведа. На каком языке вы с ним общались? Стокгольм недалеко от Петербурга. Вы могли приезжать в Россию?А хотели? Что вас перво-наперво поразило в Швеции? Интересно там жить? Не скучно?
Л. А. Общались только на русском, он прекрасно владел языком, а потом сначала в Упсале, затем в Стокгольме изучала шведский, который люблю до обожания! Поступила в университет. Часто ездила в Питер и Москву, т. к. муж подрабатывал гидом с туристами, а я с ним. Время было прекрасное! Молодость, друзья, пирушки! Все были живы! Швеция поразила страшной картиной, самое первое незабываемое впечатление: мы приехали в общежитие, где у нас была славная комната с душем и общей, но дружной кухней, вернее, ее обитателями. И вот вижу: лежит на ступеньках человек, и все проходят мимо. Мы приехали вечером. Утром он лежал там же. Оказалось совсем молодой парень умер от передозировки наркотиков. Философ. Я хотела подойти, помочь, как у нас принято, но мне объяснили, что подходить близко без полиции нельзя. Слезы, шок, отчаяние. Многие из моих близких шведских друзей теологов и философов умерли от алкогольной передозировки - умнейшие люди. Есть какая-то слабинка у шведов, в отличие от шведок - они скала! Надежные, выносливые, независимые и вдобавок красивые. Швеция для меня - любимая мачеха. Красоту Стокгольма нельзя описать, нужно ее увидеть, вдохнуть! Ингмар Бергман не раз повторял, что нет лучше места на земле, чем Швеция летом. Мнение Бергмана разделял и Бродский, любивший проводить летние месяцы на островах, а Стокгольмский архипелаг насчитывает около 24 тысяч островов. Есть где разгуляться! Стокгольм is a must!, как говорят англичане.
И. Ч. Вы были переводчиком и помощницей Андрея Тарковского на его последней картине «Жертвоприношение». Когда смотришь на некоторые фотографии, где вы вдвоем с Мастером, особенно на ту, где вы встречаете Рождество (или Новый год?) с бокалом шампанского в руке, кажется, что вы двое влюбленных. Что скажете?
Л. А. Вы абсолютно правы! В Тарковского нельзя не влюбиться! В него влюблена была вся наша команда. До сих пор я встречаю людей - совсем молодых, обоих полов, влюбленных не только в его творчество, но и в него самого. Такая редкостная пассионарная личность! В нем сочеталась несокрушимая мужественность, рыцарство и какая-то детская, нежная доверчивость, утонченность художника, значительность (Андрей несмненно знал, кто он в искусстве!), одновременно простота, доступность, но только с теми, кого он “принимал”. Ему трудно было расщеплять мощь своего таланта, вдохновение, терзания и свою обыденную жизнь; хотя я его видела и скучающим, и грустящим, недоверчивым, даже крайне подозрительным, язвительным, непримиримым.
И.Ч. Андрей Тарковский в некоторых случаях был очень жесток, мог измотать актера, добиваясь нужного исполнения. Говорят, так он изматывал своего любимца, Анатолия Солоницына. Тот, несмотря на это, Тарковского боготворил. А как АТ вел себя со шведскими актерами? Они хорошо к нему относились? За спиной не перешептывались?
Л.А. Перешептывались, еще как! Это же актеры! Злились, что оставлял их без внимания. Им, казалось, что Андрею важней складочка на скатерти или капля на можжевельнике, чем актеры, но они ему доверяли и терпели. Эрланд Юзефсон - главный герой фильма - точно описывает “бесконечное ожидание” актеров в своей восхитительной пьесе “Одна ночь шведского лета”, которую поставили в Таллинне в Русском театре (театр красоты необыкновенной!) ко Дням Тарковского. Опять же, чиновники театра уверяли, что пьеса не продержится и недели - слишком “интеллектуальная”, а ее играли два года, билетов не достать! Я рада, что сыграла в осуществлении этого проекта небольшую роль, посоветовав организатору Элле Аграновской рискнуть и поставить пьесу. Элла поверила и не пожалела. У меня в пьесе тоже роль. Эрланд назвал меня переводчицей Соней. Какие у нас на фильме были чудесные актеры! Огромное им всем спасибо! И тем, кого уже нет в живых, - Эрланду Юзефсону, Аллану Эдвалю, Сьюзан Флитвуд.
И.Ч. Андрей советовался с вами по поводу картины? Музыку, свет, цвета, пейзажи – он все сам подбирал? Был ему нужен советчик?
Л. А. Очень даже, но это нельза назвать “советом”. Когда Андрей выбирал актеров, он поглядывал на свое окружение, как кто реагирует? В выборе Аделаиды - главной героини- Сьюзан Флитвуд из Лондона и Малыша особенно: ходил, морщился, вопросительно смотрел прямо в глаза, словно, спрашивал: что ты думаешь?, кусал ногти. Я подробно описываю его мучения в книге “Андрей Тарковский: собиратель снов”. То же можно сказать о выборе натуры. Он как бы весь, вся его фигура превращались в вопросительный знак. Быть может, он спрашивал себя? Спрашивал и переспрашивал.
И.Ч. Как так получилось, что в сценарии «Жертвоприношения» Тарковский словно провидел свою судьбу? Ведь он узнал о своей смертельной болезни уже после того, как сделал картину…
Л.А. Все верно, хотя сценарий “Ведьмы” - так первоначально назывался фильм “Жертвоприношение”, - написанный еще в Москве задолго до “Ностальгии”, повествовал о человеке неизлечимо больном раком, которого излечивает ведьма. В Швеции Тарковский посчитал, что исцеление одного человека довольно банальная история и сделал стремительный виток вверх. Герой картины Александер спасает мир, человечество от атомной войны, пообещав Богу отказаться от всего, что дорого ему в жизни: от сына, семьи, друзей, дома и “пустых разговоров” - он принимает обет молчания. Когда Андрей узнал, что сам неизлечимо болен, он сказал, что два последних фильма каким-то судьбоносным образом повлияли на его жизнь. Герой “Ностальгии” умирает на чужбине, герой последней картины жертвует собой. Большой художник всегда предвидит, плетет свою судьбу, в русской литературе примеров хоть отбавляй.
И.Ч. Лейлочка, вы живете в Лондоне. Постоянно принимаете русских режиссеров, художников, музыкантов. Принимаете фигурально – сидя в зале, и вполне конкретно – за своим столом.
Знаю, что за вашим столом недавно был Марлен Хуциев. А в театре вы встречались с Дмитрием Крымовым, Андреем Кончаловским... Расскажите о ваших впечатлениях. Как воспринимается русское искусство англичанами?
Л.А. Англичане, как известно, народ сдержанный. Как сказал Чехов: «англичанин произошел от замороженной рыбы». Безусловно, это преувеличение, но восторга они не выказывают, кроме, как на балете. Там кричат: браво! Для меня встреча с такими легендами, как Марлен Хуциев, - незабываемый подарок! Крымова и Кончаловского я встречала только на спектаклях и вечерах в Пушкинском Доме в Лондоне. Оба разные, интересные, но я скажу крамольную вещь, за которую стану, как некогда из-за Тарковского персоной нон грата: Чехова ставят лучше, понимают глубже англичане. На Кончаловском все было мощно, а Чехова не было, а вот в лондонском спектакле “Дядя Ваня” Люси Бейли Антон Павлович стоял в темном углу и умилялся, этого нельзя было не заметить. В восторге были англичане и русские. Хоть и были там огрехи, но чеховская атмосфера схватила за горло с первых минут и держала до конца. Спекатакль был поставлен в маленьком театре, повторялся дважды, а я даже связалась с дирекцией Чеховского фестиваля в Москве, чтобы привезли его, но в Москву везут мастодонтские постановки, а этот, увы, остался не увиденным в России.
И.Ч. В Лондоне существует Пушкинский дом. Не расскажете о нем поподробнее? Почему его так назвали – в пандан с петербургским?
Л.А. Пушкинскому Дому в Лондоне в этом году исполняется 60 лет. Его основали русские эмигранты - семья Кульманов. Я помню его старое местонахождение на Ладбрук Гроув, домашние встречи с чаем. А назвали так… а как еще можно назвать первый литературный дом в Англии? У них Шекспир, у нас Пушкин! Все просто.
И.Ч. Ваши пьесы ставились на Украине, в Киеве. Там у вас много друзей. Что скажете об «украинских событиях»?
Л.А. Друзья остаются друзьями. Я их любила и никакой Майдан не изменит моего отношения, даже, если мы на разных берегах. С некоторыми из друзей держим дистанцию. Пока. Революции любых цветов глубоко чужды мне, чего я не скрывала. Но я принимаю их выбор.
Какое-то всемирное дьявольское наваждение революционной чумы! Но это урок нам всем. Очень страшный урок.
И.Ч. Вы, я знаю, увлечены эзотерикой. Какой у вас прогноз на будущее России и мира? Очень уж страшные дни мы сейчас переживаем.
Л.А. Да, темные тучи ненависти витают над Землей и в наших сердцах. Все происходящее ужасает. Говорят, ошибиться легко, а вот убедить себя в том, что ты ошибся трудно. Все хотят быть правыми. Не лучше ли и за другим признать такое же право? Он - другой, но он такой же, как и ты. Как говорит мой китайский Мастер, нужно хотя бы 5 минут уделить свету: просто сесть, успокоиться и послать мысленно в Космос свет, ведь мы же все источники энергии. Магниты. Без света нам не жить - ни нам, ни нашим детям. Чаще бывать на природе, благодарить ее, что бережет нас. И спокойней дышать… Дыхание, “прана", “чи” - жизнь. Хоть изредка следует об этом вспоминать. И делать свое дело, проживать свою, а не чужую жизнь (это касается России, Украины, Америки и “всяких прочих шведов” - очень любимых!). Тогда будет внутренняя гармония. Но испытаний нам не избежать. Что-то роковое с датами рождения и смерти Лермонтова: его 100-летие не смогли отпраздновать - Первая мировая война 1914 года, дату смерти тоже - 1941 год - война. Давайте доживем и переживем 3 октября, а там… Бог милостив, хотя на Бога надейся, а сам не плошай.
«Жертвоприношение» - последний шедевр Андрея Тарковского (1932-1986). Он снимался в эмиграции и стал фильмом-завещанием, призывающим каждого человека к личной ответственности за всё, что происходит в мире. Эта книга написана Лейлой Александер-Гарретт, переводчицей Тарковского на съемках «Жертвоприношения». День за днем она вела дневник, и он лег в основу книги. Великий режиссер здесь - живой, чувствующий человек: страдающий, веселый, бесконечно добрый и подчас жесткий, терзаемый совестью и творческой неудовлетворенностью. И всегда - ищущий.
ВСТРЕЧИ.
В прошлом я была птичкой, - безапелляционно заявила моя семилетняя дочь. - Ты была совой, а я совушкой». - «А что такое прошлое?» - «Прошлое. - смутилась она от непонимания простых истин, - это как мешок с подарками у Деда Мороза. В нем всего много, а мешок большой-большой. и чем больше берешь, тем больше остается...» Когда вышла картина «Иваново детство», мне было примерно столько же. Судя по взволнованным вздохам взрослых, понятно было, что фильм не для детей, а мне почему-то казалось, что это сказка про некоего Иванушку и его волшебное детство, в котором обитали злые драконы, полоненные царевны и их спасители. Как и моя дочь, в этом возрасте я еще верила в Деда Мороза. В школе, как полагается, нам время от времени устраивали коллективные культурные мероприятия. Весь педагогический состав активно боролся с нашим невежеством и всеобщей любовью к «фантомасам», «фан-фан-тюльпанам» и прочим декольтированным зарубежным «лоллобриджидам». В противовес «западной дребедени» нам решили показать отечественную патриотическую картину с целью обсудить ее на последующих уроках истории. Ввалившись в кинозал, одуревшие от свободы школьники долго усаживались и галдели. Двоечники орали: «Ура, киношка!», троечники дружно топали ногами, а «лишние люди» - хорошисты и отличники - в задних рядах высокомерно выдавливали из себя: «Надоело про войну...» Учителя отмахивались от нас, как от назойливых мух: «Успокойтесь, оболтусы!» Фильмов про войну выходило много - правдивых и фальшивых; были и картины про детей на войне, с подчеркнутой снисходительностью и сентиментальностью, качествами чуждыми и непонятными детям.
Бесплатно скачать электронную книгу в удобном формате, смотреть и читать:
Скачать книгу Андрей Тарковский, Собиратель снов, Александер-Гарретт Л., 2009 - fileskachat.com, быстрое и бесплатное скачивание.
Скачать djvu
Ниже можно купить эту книгу по лучшей цене со скидкой с доставкой по всей России.
Сегодня Elegant New York начинает новую рубрику, в которой будет публиковать материалы с продолжением из номера в номер. В рубрике будут представлены главы из книг, серии рассказов, публицистика и многое другое.
Открывает наши «Серии» статья Лейлы Александер-Гарретт «Берлин-Киев-Москва».
Лейла Александер-Гарретт, была помощником, переводчиком и другом Андрея Тарковского, работала с ним в Швеции на съемках его последнего фильма «Жертвоприношение» (1985). Свои воспоминания об этом великом режиссёре, она опубликовала в книге «Андрей Тарковский: собиратель снов». Также, она создала и выпустила в свет в 2011 году, замечательный фотоальбом «Андрей Тарковский: фотохроника «Жертвоприношения».
Лейла организовала и провела несколько интереснейших фотовыставок и фестивалей: «Последнее кино», галерея «На Солянке», Москва, 2010; кинофестиваль «Зеркало», Иваново, 2010; кинофестиваль «Молодость», кинотеатр «Киев», мультимедийная инсталляция в культурно-просветительном центре «Мастер класс», Киев, 2011.
Также она является организатором: фестиваля Андрея Тарковского в Лондоне, 2007; фестиваля Сергея Параджанова в Лондоне и Бристоле, 2010; благотворительного концерта в помощь реставрации русского православного храма в Лондоне, (храма, в котором служил митрополит Антоний).
Также Лейла Александер-Гарретт продолжительное время работала с Юрием Любимовым в Королевском Драматическом Театре в Стокгольме («Пир во время чумы» Пушкина, «Мастер и Маргарита» Булгакова) и в Королевском Оперном Театре Ковент Гарден в Лондоне – («Енуфа» Яначека, «Кольцо Нибелунгов» Вагнера).
БЕРЛИН-КИЕВ-МОСКВА
Лейла Александер-Гарретт
О моей влюбленности в Берлин ревниво напомнила дочь, штудирующая к экзаменам немецкий, когда, по возвращении из Киева, я с упоением стала рассказывать ей о городе, покорившим меня своей красотой, величием, гостеприимством и встречами с замечательными людьми, среди которых оказались и украинцы, и русские, и армяне и даже один шотландец. Мы сидели с Леной в парке, увековеченном в «Былом и думах» известным русским изгнанником, жившим некогда «близ Примроз-Гиля»; Лена отчеканивала немецкие фразы, приводя меня в недоумение: откуда у нее это пристрастие к германской культуре, к немецкому языку, к театру Брехта, к чтению «Фауста» Гёте в оригинале?
Все действительно началось с немецкой столицы, с выставки, посвященной Андрею Тарковскому, «Зеркало к зеркалу» («Mirror by Mirror») в галерее «Photo Edition Berlin». В основу экспозиции коллажей Сергея Святченко лег легендарный фильм Тарковского «Зеркало», точнее, несколько кадров из фильма, попавших в руки к украинскому художнику, живущему в Дании, от его учителя, а тому они достались от самого режиссера. На вернисаж из Москвы приглашены были сестра режиссера Марина Тарковская с мужем Александром Гордоном – сокурсником Андрея и соавтором дипломных работ во ВГИКе, а из Лондона я. Марина приехать не смогла, и я провела свой кратковременный визит (с 2 по 5 апреля 2009 года) с Александром.
Весной следующего года Сергей позвонил из Дании с известием о готовящихся в Киеве Днях творчества Арсения и Андрея Тарковских «Батько та сын». Его звонок совпал со встречей с выдающимся режиссером Романом Балаяном в Британском институте кинематографии, где проходил фестиваль еще одного знаменитого киевлянина-«вiрмянина» Сергея Параджанова. Вскоре выяснилось, что Роман Балаян знаком с директором культурно-образовательного центра «Майстер Класа» Евгением Уткиным – организатором Дней творчества Тарковских, человеком бизнеса, главной движущей силой многих серьезных культурных мероприятий в Киеве, таких как «Гоголь-фест», концертов классической музыки, поэтических вечеров и других проектов.
Сергея Параджанова с Тарковским связывала многолетняя дружба и взаимное искреннее восхищение. Когда в 1962 году на экраны вышел фильм «Иваново детство», Параджанов воскликнул: «Тарковский мой учитель!» – «Сережа – гений!» – отозвался редко наделявший хвалебными эпитетами собратьев по профессии Тарковский после выхода в свет «Цвета граната». Прежде чем впустить очередного гостя в свой хлебосольный киевский дом, Параджанов спрашивал, видел ли тот «Иваново детство»? На положительный ответ дверь отворялась, на отрицательный – захлопывалась перед носом посетителя с наставлением немедленно посмотреть картину – и тут же возвращаться для ее обсуждения! Свой последний фильм «Ашик-Кериб» Параджанов посвятил Тарковскому, о чем, не скрывая слез, объявил со сцены на премьерном показе в Мюнхене.
Берлинский визит я с благодарностью связываю с именем Рона Холлоуэйя – писателя, кинокритика, режиссера, ушедшего из жизни в декабре 2009 года. Американец по происхождению, изучавший философию в Чикаго, получивший докторскую степень теолога в Гамбурге, Рон и его динамичная жена – актриса и журналистка Доротея Моритц, были центром не только всемирно известных кинофестивалей, таких как берлинский, каннский и венецианский, но и многих восточно-европейских, азиатских и латиноамериканских. Ежегодно они посещали более двух десятков кинофестивалей, издавали журнал «Кино», в котором знакомили читателей с новыми именами, среди которых были и наши соотечественники: Климов, Параджанов, Герман, Абуладзе, Быков, Тарковский. Рон награжден почетным орденом немецкого креста «За заслуги в области культуры» – за «наведение мостов», каннской «Золотой медалью», польским «Кольцом», престижной наградой «Американского фонда поддержки кино» и многими другими международными призами. Доротея Моритц своей главной заслугой считала «победу над католической церковью», так как ей удалось переманить будущего католического священника и сделать его своим мужем и соратником в благородном служении искусству.
Из гостиницы, что на улице музы астрономии и астрологии Урании, я позвонила Рону, и тут же была приглашена на улицу Святых земель, расположенную на берегу реки Шпрее, в старинный дом с монументально-декоративной росписью сграффито. Просторная, светлая квартира с книжными стеллажами от пола до потолка, с мягкими диванами и креслами шестидесятых годов, с журнальными столиками, заваленными стопками журналов и газет – типичный уголок богемной интеллигентной пары. Мы сидели с открытой балконной дверью – приятно было из дождливого Лондона очутиться в залитом солнцем Берлине – и рассматривали сотни фотографий, снятых Роном во время визита Параджанова в Германию. С умиленной улыбкой Рон рассказывал, как сопровождал своего гостя по всем блошиным рынкам, где непревзойденный мастер мифотворчества ловко морочил голову торговцам, а те, как зачарованные, бесплатно отдавали запавшие в душу экзотическому покупателю всякие безделушки. После чаепития Рон, с торжественно-ироничным выражением лица, вынес в гостиную рубашку Параджанова, которой тот «махнулся не глядя», влюбившись в его яркую американскую майку. Торжественный ритуал облачения меня в мантию Параджанова сопровождался заразительным смехом Доротеи.
Перед отъездом Рон пригласил меня посмотреть неоконченный фильм-интервью с Алексеем Германом.
Александер-Гарретт Л. Собиратель снов Андрей Тарковский. - М.: Издательство «Э», 2017. — 640 с. — (Жизнеописания знаменитых людей). ISBN 978-5-699-95388-2
В основу книги положен дневник Лейлы Александер-Гарретт, переводчицы Андрея Тарковского на съемках «Жертвоприношения», который она вела каждый день. Последний фильм Андрея Тарковского — фильм-завещание, призывающий к осознанию личной ответственности за события, происходящие в мире.
Юрий Норштейн: "Книга Лейлы Александер-Гарретт одновременно документальная и художественная, то есть художественная в том смысле, что Лейла владеет прекрасно русским словарем, документальна, поскольку она была свидетелем всего этого огромного творческого процесса на фильме «Жертвоприношение», потому что была переводчицей Тарковского, причем, по-моему, сразу в три стороны: на английский и на шведский и на русский обратно, исключая маты Тарковского. Вся речь Тарковского, благодаря ей, была в ушах его помощников — щепетильных, очень аккуратных шведов, которых Тарковский во время съемки превратил в нормальных людей, в том смысле, что они стали более раскованы, более свободно понимать, о чем идет речь, в каком направлении движется фильм. Хотя вряд ли до конца кто-то из коллег может понимать, что там, в голове у режиссера засело, он и сам-то не всегда понимает.
Тарковский — импровизатор, он способен менять характер направления сцен в процессе творческой работы, а без этого никак не получается. Обо всем об этом пишет Лейла. Мне нравится, что это книга нелицеприятная. Это не книга поклонения Андрею Арсеньевичу и возвеличивания его как режиссера и творца. В этом, во-первых, он не нуждается, а во-вторых, любое такое установленное поклонение лишает человека живого и вызывает только одно — недоверие читателя. Книга Лейлы по существу документальна: она документальный отпечаток душевного состояния, чувственного состояния режиссера, она документальный отпечаток его мучений, его шатаний из стороны в сторону, мотаний, когда человек не имеет возможности снимать, но продолжает жить под тем напряжением, который он сам себе задал в начале фильма. И тогда начинаются ужасы, которые может понять только близкий человек, либо тот, с кем это происходит. Мне кажется, что у Лейлы было много горького в общении с Тарковским и она открывала много горьких черт, которые характеризуют героя этой книги с разных, в том числе и достаточно неприглядных сторон, но это все нельзя убирать из жизни человека: любой содержит и то, и другое.
Прочитав эту книгу, я сразу позвонил Лейле, высказал все свои восторги в ее адрес, подчеркнув, что это одна из правдивейших книг и, самое главное, что она абсолютно точное свидетельство, поскольку Лейла сама как творческий человек не даст себе право соврать, ведь ее ложь сразу же умножится и проникнет в читателей, которые эту ложь перевернут по-своему, и тогда появится бессмысленная легенда. Не стоит создавать легенды, а нужно вглядываться в истинное лицо и вычитывать то, что действительно сопровождает жизнь творца со всеми горестями и радостями открытий. Книга «Собиратель снов Андрей Тарковский» — лучшее, написанное о Тарковском, вместе с биографическими воспоминаниями Марины Тарковской — без сомнения, написана с любовью, что редко в наше время. Все в ней живо, тонко, без лакировки, без прикрас. Главное — Тарковский в ней живой".
