А тем не менее я люблю ее. Я люблю эту бедную природу, может быть, потому, что, какова она ни есть, она все-таки принадлежит мне; она сроднилась со мной, точно так же как и я сжился с ней; она лелеяла мою молодость, она была свидетельницей первых тревог моего сердца, и с тех пор ей принадлежит лучшая часть меня самого. Перенесите меня в Швейцарию, в Индию, в Бразилию, окружите какою хотите роскошною природой, накиньте на эту природу какое угодно прозрачное и синее небо, я все-таки везде найду милые мне серенькие тоны моей родины, потому что я всюду и всегда ношу их в моем сердце, потому что душа моя хранит их, как лучшее свое достояние.
Хозяин постоялого двора, Аким Прохоров, знаком мне с детства. Хотя ему, как он сам выражается, с небольшим сто годков, однако он сохраняет еще всю свою память и бродит довольно бойко, хоть и упирается при этом руками в коленки. Теперь у него шесть сынов, из которых младшему не менее пятидесяти лет, и у каждого из этих сынов тоже свое многочисленное потомство. Если б большая часть этого потомства не была в постоянной отлучке из дому по случаю разных промыслов и торговых дел, то, конечно, для помещения его следовало бы выстроить еще по крайней мере три такие избы; но с Прохорычем живет только старший сын его, Ванюша, малый лет осьмидесяти, да бабы, да малые ребята, и весь этот люд он содержит в ежовых рукавицах.
– А Аким жив? – спросил я, вылезая из тарантаса, въехавшего в знакомый мне двор.
– Слава богу, батюшка! милости просим! – отвечал мне осьмидесятилетний Ванюша, подхватывая меня под руки, – давненько, сударь, уж не бывывали у нас! Как папынька? мамынька? Слава ли богу здравствуют?
– Слава богу, Иван.
– "Слава богу" лучше всего, сударь!
На верху крыльца встретил меня сам старик.
– Да никак это Щедринский барчонок? – сказал он, глядя на меня из-под руки.
Надобно сказать, что Аким звал меня таким образом еще в то время, когда, бывало, я останавливался у него, ребенком, проезжая домой на каникулы и с каникул в гимназию.
– Да как же ты, сударь, остепенел! видно, уж вышел из ученья-то?
– Вышел, Аким.
– Так, сударь; стало быть, на лето-то в деревню погостить собрался?
– Да, месяца с три пробуду здесь.
– Это ты, сударь, хорошо делаешь, что папыньку с мамынькой не забываешь… да и хорошо ведь в деревне-то! Вот мои ребятки тоже стороною-то походят-походят, а всё в деревню же придут! в городе, бат, хорошо, а в деревне лучше. Так-то, сударь!
– Что, у тебя комнаты-то порожние?
– Поро зы, сударь, поро зы! Нонче езда малая, всё, слышь, больше по Волге да на праходах ездят! Хошь бы глазком посмотрел, что за праходы такие!.. Еще зимой нешто , бывают-таки проезжающие, а летом совсем нет никого!
– Здоров ли ты, по крайней мере?
– Больше все лежу, сударь! Моченьки-то, знашь, нету, так больше на печке живу… И вот еще, сударь, како со мной чудо! И не бывало никогда, чтобы то есть знобило меня; а нонче хошь в какой жар – все знобит, все знобит!
– Ты, дедушко, и теперь бы на печку шел! – сказала молодуха, пришедшая за нами прибрать кое-что в горнице, в которую мы вошли.
– Не замай! вот маленько с барчонком побеседуем… Старинные мы с тобой, сударь, знакомые!
– Внучка, что ли, это твоя?
– Мнукова, сударь, жена… Петрушу-то моего, чай, знаешь? так вот его-то сына – мнука мне-то – жена… У меня, сударь, шесть сынов, и у каждого сына старший сын Акимом прозывается, и не сообразишь их!
– А где же теперь твои сыновья? – спросил я, зная наперед, что старик ни о чем так охотно не говорит, как о своих семейных делах.
– Старшой-ет сын, Ванюша, при мне… Второй сын, Кузьма Акимыч, графскими людьми в Москве заправляет; третий сын, Прохор, сапожную мастерскую в Москве у Арбатских ворот держит, четвертый сын, Петруша, у Троицы в ямщиках – тоже хозяйствует! пятой сын, Семен, у Прохора-то в мастерах живет, а шестой, сударь, Михеюшко, лабаз в Москве же держит… Вот сколько сынов у меня! А мнуков да прамнуков так и не сосчитать… одной, сударь, своею душой без двух тридцать тягол его графскому сиятельству справляю, во как!
– Что ж, сыновья-то от себя, что ли, торгуют?
– Покуда я живу, так все будто я торгую… только стали они ноне отбиваться от меня: и глаз ко мне не кажут, да и денег не шлют… старшенькому-то, Ванюшке-то, и обидненько!
– Стар ты уж, видно, стал, Аким!
– Вестимо, не прежние годы! Я, сударь, вот все с хорошим человеком посоветоваться хочу. Второй-ет у меня сын, Кузьма Акимыч, у графа заместо как управляющего в Москве, и граф-то его, слышь, больно уж жалует. Так я, сударь, вот и боюсь, чтоб он Ванюшку-то моего не обидел.
– А ты бы их при жизни в раздел пустил.
– Так я, сударь, и пожелал; только что ж Кузьма-то Акимыч, узнавши об этом, удумал? Приехал он ноне по зиме ко мне: "Ты, говорит, делить нас захотел, так я, говорит, тебе этого не позволяю, потому как я у графа первый человек! А как ты, мол, не дай бог, кончишься, так на твоем месте хозяйствовать мне, а не Ивану, потому как он малоумный!" Так вот, сударь, каки ноне порядки!
– Да разве Иван-то малоумный?
– Какой он малоумный! Вестимо попроще против других будет, потому что из деревни не выезжает, а то какой же он малоумный? как есть хрестьянин!
– Так что же ты хочешь сделать?
– А вот, сударь, думал я было сначала к нашему графу писемцо написать… да и боязно словно: боюсь, как бы не обиделся на меня его сиятельство!
– Что ж тут обидного?
– Как! – скажет, – ты, мой раб, хочешь меня, твоего господина, учить? коли я, скажет, над тобой сына твоего начальником сделал, значит, он мне там надобен… Нет тебе, скажет, раздела!
Спас-Угол, так называется небольшое село в 135 верстах от Москвы, где 27 января (нов.стиль) 1826 года., в поместье своего отца родился М.Е. Салтыков-Щедрин, великий русский писатель. В метрической книге храма Спаса-Преображения сохранилась запись:
«За 1826 г. №2 Спасского у.г. Коллежского советника и кавалера Ефграфа Васильевича Салтыкова жена его Ольга Михайловна родила сына Михаила января 15, которого молитвовал и крестил того же месяца 17 числа священник Иван Яковлев со причетники; восприемником ему был московский мещанин Дмитрий Михайлов».
Михаил Евграфович провел в Спасском 10 лет детства, а потом приезжал в разные годы на каникулы, участь в Москве и Петербурге, навещал родных, будучи взрослым.
По воспоминаниям детства написан последний роман писателя «Пошехонская старина», который известный щедриновед С.Макашин назвал топонимическим памятником Спас-Углу. Необычное название Спас-Угол село получило от расположенного здесь храма Спаса-Преображения и своего местоположения на углу трех губерний: Московской, Тверской и Ярославской.
Возникновение Салтыковской вотчины в пределах Тверской губернии относится к XVI веку. Во второй половине XVIII века вотчина от Василия Богдановича Салтыкова перешла к его сыну Евграфу Васильевичу (отцу писателя).
Вот что сообщалось в 1787 г. о селе Спасском в «Экономическом примечании дач»: «Село при прудах и при вершине истока безымянного церковь деревянная Преображения Господня и при оной колокольня, дом господский деревянный дворов – 35, по ревизии душ мужского пола – 131, женского – 132».
В 1816 г., незадолго до женитьбы на дочери московского купца М.П. Забелина Ольге Михайловне, Евграф Васильевич строит большой помещичий дом, в котором и родился будущий писатель.
С начала 20-х годов XIX века начинается экономическое процветание усадьбы. За 40 последующих лет владения Салтыковых увеличиваются с 275 душ и 3,5 тыс.десятин земли до 2600 душ и 17,5 тыс.десятин земли в Тверской и Ярославской губерниях.
В 50-е годы XIX в. Салтыковы становятся богатейшими помещиками Тверской губернии.
В 1859 г., после раздела имений, село Спасское переходит по наследству к старшему брату Дмитрию Евграфовичу. Наследники Салтыковых жили в усадьбе до 1919 года, когда пожар уничтожил жилой дом.
XX век безжалостно изменил облик усадьбы. Не уцелел родной дом писателя, заросли пруды, умерло большинство старых деревьев. Но сохранились и по-прежнему напоминают о нем храм Спаса-Преображения, родник Иорданка, хвойная и липовая аллеи, родовое кладбище у стен храма, где покоятся отец, дед с бабушкой, две сестры и два брата Михаила Евграфовича.
По рельефу, по отдельным старым деревьям и сегодня можно представить планировку усадьбы, вообразить как она выглядела при жизни писателя.
15 лет назад, в июле 1986 г., в бывшей трапезной храма Спаса-Преображения, открылся музей М.Е. Салтыкова-Щедрина.
Созданию музея на родине писателя предшествовала многолетняя кропотливая работа сотрудников Талдомского историко-литературного музея, местных энтузиастов: тогдашнего редактора районной газеты «Заря» В.П. Саватеева, педагога Л.М. Нешумовой, скромного инженера из Петербурга А.М. Левенко и многих других истинных почитателей творчества писателя.
В музее хранятся родовые реликвии семьи Салтыковых: герб господ Салтыковых, календари-месяцесловы (XVIII-XIX в.в.), документы, фотографии, письма XIX, начала XX века.
Мирно, под одной крышей живут сегодня храм Спаса-Преображения и музей М.Е. Салтыкова-Щедрина, взывавшего со страниц своих книг:
«Люблю Бога – ибо он жизнодавец и человеколюбец, ибо в нем источник добра, нравственной красоты и истины. В нем – Правда».
«Рождественская сказка».
26 января 2001г., в юбилейные дни писателя в историко-литературном музее открылась выставка «Возращение в Пошехонье», посвященная 17й годовщине со дня рождения М.Е. Салтыкова-Щедрина. Целью новой экспозиции стала попытка показать богатый духовный мир писателя, его связь с родными местами.
«Ежели я что-нибудь вынес из жизни, то все-таки оттуда, из десятилетнего деревенского детства», - написал Салтыков-Щедрин в одном из своих писем П.Г. Елисееву.
К воспоминаниям детства возвращается в конце жизни старый писатель со страниц своего романа «Пошехонская старина».
Поэтому, как иллюстрация к роману «Пошехонская старина» представлена экспозиция выставки «Возвращение в Пошехонье». Основываясь на подлинных документах господ Салтыковых, экспонатах, хранящихся в фондах музея, экспозиция представляет интерьеры, предметы быта крепостной и помещичьей среды. «Пошехонья» с XIX века.
"Я люблю этих бедных пиитов" (Д.Самойлов)
Да и как же мне их не любить? -
В их словах столько мудрого скрыто,
Их стихи помогают мне жить.
Грустно или радостно, возмущена или влюблена, иду по улице или гуляю на природе, крашу губы, готовлю обед, и всегда можно вспомнить про данную ситуацию строки стихов, прочитанных ранее. И думаешь: "А ты
не одна такая! Нас много, таких же, - о том же думающих, тем же взволнованных, так же восхищающихся или недовольных чем-то". И становится легче в неприятности, веселее в радости, интереснее в познании и вообще лучше, светлее на душе.
Ведь всегда поэты в стихах отражали действительность своего времени, приятную или неприятную как для них, так и для людей окружающих, с их повседневной бытовой жизнью или трудовой деятельностью.
Я встаю на рассвете, я ложусь на закате,
Целый день я как белка кружусь.
Мне дают по труду, я даю по зарплате,
И опять я встаю и ложусь.
Ю.Ким
А мы всё ждём прекрасных перемен,
Каких-то разговоров в чьей-то даче,
Как будто обязательно удачи
Проходят огорчениям взамен.
Ю.Визбор
А уж о любви, об отношениях между мужчиной и женщиной говорит сама поэзия, неся собой светлые,
чистые чувства, воспитывая восхищение, нежность, красоту отношений, верность двух любящих сердец.
Когда всё было праздником и новью –
Улыбка, жест, прикосновенье, взгляд…
Ах океан, зовущийся Любовью,
Не отступай, прихлынь, вернись назад!
Ю.Друнина
Любовь – вот чудо из чудес!
Что наша жизнь, простите, без
Сияющего чуда?!
Но это – не отсюда.
Е.Клячкин
И, разумеется, всегда в стихах звучала тема любви поэтов к отчизне, родному дому, краю, где родились
и выросли, к неповторимой русской природе, с её лугами и полями, горами и лесами, озёрами и реками,
и конечно же - берёзками.
Русь моя, люблю твои берёзы!
С первых лет я с ними жил и рос,
Потому и набегают слёзы
На глаза, отвыкшие от слёз…
Н.Рубцов
По тропинке шагая узкой,
Повторяю – который раз! –
“Хорошо, что с душою русской
И на русской земле родилась!”
Ю.Друнина
Поэт бывает серьёзен, ответственен, непримирим к отрицательным проявлениям общества, как бюрократия, ханжество, жажда наживы со стороны власть имущих, воровство. И в то же время, поэт переживает за жизнь простого народа, подчас неустроенную в быту, неблагополучную в личном плане.
А по шоссе, на Калуги и Луги,
В дачные царства, в казённый уют,
Мчатся в машинах народные слуги,
Мчатся – и грязью народ обдают!
А.Галич
Невозможно всегда возмущаться, переживать, беспокоиться, грустить в нашей такой многогранной жизни.
И тогда ничего не остаётся, как относиться ко всему с юмором, и от этого жизнь становится легче и веселей.
Судьба пытала, брила наголо,
И ты жила сверх всяких сил, -
Лицо смеялось, песня плакала,
Народ руками разводил.
И.Лиснянская
Стукнул по карману, - не звенит.
Стукнул по другому, - не слыхать.
В тихий свой единственный зенит
Полетели мысли отдыхать.
Н.Рубцов
В пластилиновые мысли погружусь
И лежу весь день,
В состоянии скульптуры нахожусь –
Шевелиться лень.
И.Тальков
Поэзия будоражит, впечатляет, радует, волнует, людей, у которых духовные ценности выше материальных, помогает узнавать культуру прошлых поколений, развивать своё сознание, жить интересно, а значит, не зря…
Марианна Лебедева
Начало размышлений о назначении поэзии и роли поэта в обществе -
"Мой русский стих, живое слово" -
"Любите поэзию, друзья!" -
Какие стихи писали в начале 60-х (статья из интернета) -
http://lenta.ru/columns/2017/03/03/aizenberg4/
Рецензии
Доброе утро, Марианна!
Прекрасная подборка стихов о назначении поэта и поэзии! Далеко не все в наше время увлекаются поэзией. В людях стало больше прагматизма, а не романтизма. Все поэты - романтики! Их задача волновать, будоражить читателя, заставлять его размышлять о сущем, о жизни, о предназначении человека.
Всех благ Вам и новых творческих удач!
С уважением и теплом,
Елена РАСКИНА,
Москва, специально для «КВ»
«Я вырос на лоне крепостного права, вскормлен молоком крепостной кормилицы, воспитан крепостными мамками и, наконец, обучен грамоте крепостным грамотеем…», — писал о себе Михаил Салтыков-Щедрин.
Салтыковы были крупными землевладельцами — и властвовали не только над землей, но и над душами крепостных крестьян. И таковых душ у родителей писателя было 2600. Имение Салтыковых располагалось в Пошехонье — ныне это окрестности подмосковного города Талдом, селение Спас-Угол. Откуда такое редкое название — Спас-Угол? Объясняется оно, однако, очень просто: селение расположено на стыке трех областей (губерний): Московской, Тверской и Ярославской (поэтому — угол). А вот первая часть названия связана с родовой церковью Салтыковых — Храмом Спаса-Преображения Господня.
Сгоревшая усадьба и уцелевшая церковь
Именно здесь, на фоне нежной, грустной, какой-то ласково-усталой природы (такой, о которой К.Д. Бальмонт говорил: «Есть в русской природе усталая нежность, / Безмолвная боль затаенной печали…»), и располагается ныне Музей Салтыкова-Щедрина. Находится он не в родовой усадьбе Салтыковых, поскольку ее уже не существует. Уже через год после Октябрьской революции усадьба Салтыковых в Спас-Угле была конфискована, а потом сгорела. То ли сожгли революционеры, то ли пропала, как всякий дом, оставшийся без присмотра. А в родовой церкви Салтыковых до 1970-х годов хранили семенной картофель. Печальная история большевистского варварства!
Так или иначе, усадьбы больше нет, а от Салтыковых осталась только родовая церковь, Храм Преображения Господня, в трапезной которого и нашел приют историко-литературный музей. Этот музей был открыт стараниям местных краеведов-энтузиастов: директора Т. Куликовой, редактора районной газеты «Заря» В. Саватеева, педагога Л. Нешумовой, щедриниста из Петербурга А. Левенко и других поклонников творчества Михаила Евграфовича. Храм — действующий, музей — тоже действующий, но они мирно существуют бок о бок. Так живая, горячая вера Христова помогает русской литературе.
Правда, храм нуждается в реставрации — прекрасные фрески облупились, стены нужно заново покрасить, купол потускнел. Вероятно, власти — и местной, и федеральной — недосуг выделить деньги на ремонт храма, а заодно и построить для музея отдельное помещение. Щедра матушка Российская Православная Церковь, приютила она музей великого писателя, но все же — храм есть храм, а музей есть музей. И хорошо бы музею не ютиться в трапезной церкви, а жить собственной жизнью. Грустно смотреть на то, как разрушаются оазисы русской культуры XIX века, как обветшала построенная бабушкой писателя, Надеждой Ивановной Салтыковой в 1797 г. родовая церковь…
«Воин и супостатов покоритель»
Но все же сохранились усадебные хвойные и липовые аллеи, каскад прудов, святой источник Иорданка и родовое кладбище Салтыковых у стен храма, где покоятся дед и бабушка, родители, братья и сестры великого писателя. В 1957 г. в селе Спас-Угол был установлен бюст М.Е. Салтыкова-Щедрина работы Л.А. Бернтама. А в музее выставлены кое-какие вещи, принадлежавшие Салтыковым: родовой герб, календари-месяцесловы, курительная трубка отца писателя, документы, рукописи, фотографии, письма, книги, мебель… Например, диванчик, на котором сиживали с вышивкой сестры писателя, или потрет трогательного мальчика в белой рубашечке с огромными темными глазами. Это — сам писатель, маленький Мишенька Салтыков.
Михаил Евграфович родился 15 (27) января 1826 года в родовом имении Спас-Угол. Крестный отец Мишеньки, мещанин Дмитрий Михайлович Курбатов, после свершения обряда крещения пророчествовал, что «младенец сей будет воин и супостатов покоритель…». Если под супостатами понимать чиновников-бюрократов и помещиков-мракобесов, которых Михаил Евграфович нещадно высмеивал, то предсказание сбылось. Салтыков-Щедрин действительно в жизни немало воинствовал — хоть и не с оружием в руках, а пером по бумаге. Но «помпадуры и помпадурши», изображенные им в одноименной книге, получили, что называется «по первое число».
Вот, к примеру, такое гневное и едкое рассуждение: «Скажу, например, про себя: сделайте меня губернатором — я буду губернатором; сделайте цензором — я буду цензором. В первом случае: сломаю на губернаторском доме крышу, распространю больницу, выбелю в присутственных местах потолки и соберу старые недоимки; если, кроме этого, надо будет еще «суть» какую-нибудь сделать, и «суть» сделаю: останетесь довольны. Во втором случае, многие сочинения совсем забракую, многие ощиплю, многие украшу изречениями моего собственного вымысла… (…) Не нужно только торопиться, а просто призвать подчиненного и сказать ему: милостивый государь! Неужто вы не понимаете? Верьте, что он поймет тотчас же и почнет такие чудеса отчеканивать, что вы даже залюбуетесь, на него глядя». Прочитаешь такой пассаж, задумаешься и поймешь, что ничего у нас не изменилось… Или почти ничего. Только «милостивых государей» теперь по-другому называют.
Михаил Салтыков нравом и способностями пошел в отца: Евграф Васильевич знал иностранные языки, изучал науки, считался одним из образованнейших дворян в Пошехонье. А вот матушка, Ольга Михайловна, из купеческого рода Забелиных, была «министром в юбке», «кулаком-бабой». Науки и искусства ее не интересовали, но семейные богатства помещица сумела приумножить. Мишенька же в три года знал азбуку, в четыре «со слуха» начал болтать по-французски и по-немецки, а в семь лет стал обучаться грамоте под руководством крепостного живописца Павла Соколова. В восемь лет мальчик прочел Евангелие и написал впоследствии, что именно эта вечная книга поселили в его сердце «зачатки общечеловеческой совести».
«Я люблю эту бедную природу…»
Далее была учеба в Царскосельском лицее, сочинение стихов и сначала — полное равнодушие к прозе, а потом — горячая к ней привязанность. Михаилу Евграфовичу пришлось долго послужить под началом тех чиновников-«помпадуров», которых он впоследствии так едко и метко высмеял. Воспоминания детства отражены в последнем произведении писателя, «Пошехонской старине», — прощальном даре родному Спас-Углу. О пошехонской природе Михаил Евграфович трогательно и проникновенно писал: «Я люблю эту бедную природу, может быть, потому что какова она ни есть, она все-таки принадлежит мне; она сроднилась со мной точно так же, как и я сжился с ней; она лелеяла мою молодость, она была свидетельницей первых тревог моего сердца, и с тех пор ей принадлежит лучшая часть меня самого».
