Бой под Крутами: история первых украинских «киборгов. Выдуманная история Украины: «Битва при Крутах Памяти героев крут

Утром 29 января большевистские соединения начали наступление. Молодежь довезли до станции Круты и высадили здесь на «позиции». В то время, когда юноши (в большинстве никогда не державшие в руках ружья) бесстрашно выступили против надвигавшихся большевистских отрядов, начальство их, группа офицеров, осталась в поезде и устроила здесь попойку в вагонах. Бой продолжался 8 часов. Красные понесли значительный урон, но вовремя они получили подкрепление в виде матросов Петроградского полка, а с черниговской ветки в тыл защитникам станции зашёл вражеский бронепоезд. Украинские войска отбили несколько атак большевиков, но вынуждены были отступить, предварительно разобрав железнодорожные пути. Большевикам удалось разбить отряд молодежи и погнать его к станции. Увидев опасность, находившиеся в поезде поспешили дать сигнал к отъезду, не оставшись ни минуты, чтобы захватить с собой бегущих… Путь на Киев был теперь совершенно открыт.

У украинцев заканчивался боезапас, а из тыла пришли тревожные вести: курень в Нежине перешёл на сторону большевиков. Гончаренко отдал приказ об отводе студенческих сотен к эшелону, который находился на киевской ветке. Под прикрытием сумерек, а также пользуясь нерешительностью красноармейцев, потерявших большое количество своих солдат, студенты эшелоном смогли отойти на безопасное расстояние уже под обстрелов опомнившихся красных.

В спешке отхода был взят в плен один студенческий взвод в количестве 30 человек. В состоянии аффекта победителя, красноармейцы сразу же расстреляли офицера, оказавшегося в числе пленных. Над 27 ребятами сперва жестоко издевались. а затем расстреляли разрывными пулями. Один из приговорённых, семиклассник-галичанин Пипский перед расстрелом запел гимн Украины...

Точное количество погибших студентов официально нигде не зафиксировано. По показаниям участников событий, были убиты более 250 человек с украинской стороны. Известны имена только тех 27 студентов, которых взяли в плен и расстреляли. Их тела позже были торжественно перезахоронены на Аскольдовой могиле в Киеве.

Во времена СССР события под Крутами или замалчивались, или обрастали мифами и догадками. Правда, украинский советский поэт Павел Тычина посвятил героическому поступку студентов стихотворение "Памяти тридцати".

Нет занятия глупее, чем ритуальные поклонения заказным политическим мифам. И нет занятия увлекательнее, чем их развенчивание. Хотя иногда...

При этом становится искренне жаль людей, рыдающих над низвергнутыми идолами.

Легенды и мифы древней Украины

Официальная легенда события, которая за несколько последних лет проела плешь в мозгах школьников и телезрителей, выглядит примерно так. К началу 1918 года, после многовековой «боротьбы», Украина наконец восстановила свою государственность. Цвет украинской творческой интеллигенции (поэты, писатели, историки, журналисты, бандуристы) объединились в Центральную Раду, которой сама Матерь Божия выписала мандат быть главным и единственным органом власти в провозглашенной ею же УНР. В общем, весь украинский народ по этому поводу радовался и ликовал, готовясь зажить богато и счастливо, а в Киеве так вообще второй месяц подряд не прекращались святки.

Но тут, подло и внезапно, из голодной и замерзающей Московии на святую землю нэньки-Украины вторглись бесчисленные орды голодных и кровожадных большевиков-кацапов. Тысяч сто, а то и двести! Хотя некоторые поговаривают, что было их не меньше миллиона! И вёл их кровавый подручный кровавого Ленина большевик Муравьев. Это обутое в лапти и размахивающее балалайками воинство с улюлюканьем и свистом двигалось прямо на Киев, дымя махоркой в вагонах-теплушках, на крышах которых плясала «Яблочко» и стреляла из маузеров в прохожих революционная матросня. Двигалось, чтобы в злости своей уничтожить украинскую государственность, а заодно отожраться на украинских харчах. В Московии ведь из еды растет только квашеная капуста, это ведь известно каждому украинскому патриоту, а в тот год как раз случился капустный неурожай, вызванный большевистской революцией и продразверсткой. В общем, налицо была типичная агрессия или, как пытались писать в учебниках, первая украино-московская война.

А миролюбивая УНР была перед этой агрессией полностью беззащитной, потому что верила в разоружение и мир во всем мире и даже не выделила в своем бюджете расходы на содержание своей армии, отчего эта армия разошлась по хатам пить самогонку, закусывать салом и обниматься со своими женами (и чужими вдовами). И быть бы Киеву в руинах, раздавленным московским лаптем, если бы не три сотни отчаянно отважных гимназистов и студентов (детей, детей!), которые выстроились в колонну, проследовали к станции Круты и, как спартанцы под Фермопилами, несколько дней лихо отражали атаки московско-большевистских орд, пока не вспомнили, что забыли дома патроны. В общем, большевики победили их подлостью и численным превосходством (это знает каждый украинский патриот!), но героическая гибель студентов (детей, детей!) была не напрасной. Пока они героически сдерживали под Крутами миллионную орду Муравьева, мудрая Центральная Рада успела выехать полным составом на Запад, где договорилась с германскими и австрийскими партнерами об их участии в международной миротворческой операции на территории УНР. В общем, усилиями европейского сообщества нэнька была спасена. В память чего, а также в знак огромной признательности к историческому подвигу павших студентов (детей, детей!), все сознательные украинские патриоты обязаны отмечать 29 января как день Героев Крут…

В общем, примерно так воспринимается недалеким обывателем с промытыми мозгами каноническая версия того самого боя под Крутами. А промывать мозги у нас умеют (и не только у нас, если вспомнить «Штрафбат» и «Утомленные солнцем»), причем зачастую это делают те же люди, которые во времена своей молодости клепали для нас лубочных Мальчишей-Кибальчишей и пионеров-подпольщиков. Хотя, может быть, пропаганда - не такая уж и плохая вещь, потому что она бережет неокрепшие умы от правды. А правда бывает просто шокирующей. В чем вы сейчас и убедитесь. Итак, наливайте в кружки кофе, распечатывайте печенье - и приготовьтесь получить историческое откровение!

Держава понарошку

Откровение первое: в январе 1918 года государства под названием УНР фактически не существовало. Потому что государство - это не только правительство, флаг, герб, гимн и «национальная валюта», как ошибочно полагала сама Центральная Рада. Государство - это сложная система, которая контролирует и регулирует жизнь людей в рамках своей территории. Так вот УНР ничего не контролировала, тем более в рамках своей нарисованной на карте территории «від Сяну до Дону». Нарисованной от фонаря, под влиянием мечты о «Соборной Украине». Так что в реальности под властью Центральной Рады находилось лишь несколько административных зданий в центре Киева и казармы галицких «січевих стрільців».

Вся остальная заявленная территория УНР жила точно так же, как и вся бывшая Российская империя: в состоянии полной неопределенности, наблюдая за быстро сменяющими друг друга самопровозглашенными властями. Чтобы объявленная республика стала реальностью, ей требовалось разослать во все губернии и волости своих представителей, подчинить себе тамошние местные власти (или создать новые). А если республика собиралась существовать всерьез и надолго, то ей надо было ещё заново создать и запустить структуры управления экономикой, армию и милицию, транспорт, коммунальные службы, школы и больницы. Помните, чем занимался Павка Корчагин после того, как красные в очередной раз взяли Киев? Вместо того, чтобы резать буржуев и пить самогонку, они пошли строить узкоколейку, чтобы привезти этим буржуям дров.

Национал-патриоты, заметим, бытовыми проблемами киевлян не интересовались, «свідомі українці» занимались исключительно украинизацией вывесок лавок и кабаков да маршировали вокруг памятника Богдану с транспарантами «Хай живе вільна Україна!». И за прошедшие годы их менталитет ничуть не изменился.

В общем, все образовавшиеся после октября 1917-го правительства активно занимались утверждением своей власти. Кто-то успешно, кто-то нет, поскольку правительств было даже больше, чем самих республик, а уж республики тогда объявляли чуть ни в каждом уезде. Столкновения между ними и были главной причиной начала Гражданской войны.

Так вот, в начале 1918 года на территории, которая в современных учебниках именуется как единая и неделимая УНР, существовало целых пять правительств! Это были: Центральная Рада (в Киеве), ЦИК Советской Украины (в Харькове), Совнарком Донецко-Криворожской республики (Харьков), а также Советы депутатов Одесской и Таврической республик. При этом в глухих селах государственной власти не было вообще, там она принадлежала местным «батькам». А значительная часть городского населения вообще была в полном смятении и не имела единого мнения, кого и как им поддерживать.

Например, коренное население Киева (русскоязычные мещане, дворяне и рабочие) воспринимало УНР как некий театр абсурда, а Центральную Раду - как кучку проходимцев. И это неудивительно, учитывая, какие карнавалы они регулярно наблюдали из окон своих домов! То пройдет батальон солдат, которых зачем-то нарядили в мужицкие жупаны и музейные шаровары. То проскачет куда-то сотня всадников, напоминающих актеров, которых загримировали для постановки «Тарас Бульба». То соберутся на митинг вроде бы интеллигентные, на первый взгляд, люди и начинают по очереди что-то кричать со столба на мужицком наречии, размахивая пальто и демонстрируя всем надетую под пиджак деревенскую вышиванку.

Вот и продумайте, кто из находящихся в здравом уме коренных киевлян мог всерьез воспринимать это шапито? Разве только кухаркины дети и обслуга, набранная из близлежащих сел, которым в силу их безграмотности можно было вешать на уши всё, что угодно. А через сто лет их потомки будут радостно скакать по Майдану, участвуя в еще одном бессмысленном балагане…

Неудивительно, что до ноября 1917 года в Киеве царило полное многовластие. Да и после тоже. Все городские чиновники подчинялись созданному сразу после Февральской революции Исполнительному комитету, который в свою очередь подчинялся Временному Правительству. Его поддерживали большинство коренных киевлян, принадлежащих к сословиям «господ» или «панычей», начиная от родовитых аристократов и заканчивая конторскими служащими, а также офицеры и их семьи. Собственно говоря, именно русская армия, причем её лучшая часть (Юго-Западный фронт) и была главной опорой этого Исполнительного комитета.

Нужно заметить, что «золотопогонников» в Киеве было тогда очень много, поскольку в городе находились военные училища и крупный гарнизон, командование Киевского военного округа, службы Юго-Западного фронта и военные заводы, вокруг были размещены резервные части. Да и вообще немало киевлян тогда служили на фронте или в тыловых частях, имея офицерское звание - кто в силу происхождения или занимаемой ранее должности, а кто был произведен в прапорщики и поручики по ускоренной программе пополнения командирских кадров. Так что когда затем было объявлено «замирение с немцем», тысячи офицеров вернулись в Киев кто домой, а кто просто в поисках работы, наполнив улицы города блеском своих погон.

Как и по всей революционной России, в Киеве тут уже образовалась альтернативная власть в виде Совета рабочих депутатов, к которому затем добавился Совет солдатских депутатов (они объединились 12 ноября 1917 года). Вопреки современным заблуждениям, заседали в эти Советах не только большевики. Как раз таки большевиков вначале там было очень мало, в отличие, скажем, от эсеров. Но они ценили каждый день, каждый отведенный им час и не сидели без дела по кабакам, не занимались возведением «хатынок» и личным бизнесом, не устраивали себе отпуск в Швейцарии, как это делает наша современная оппозиция. А кропотливо и непрерывно работали над взятием Советов под свой контроль. И если весной «ленинцы» были там активным меньшинством, с мнением которого не слишком-то и считались, то всего через 3-4 месяца (!) они уже полностью заправляли Советами и получили большинство мест в комитетах, имели колоссальное влияние в рабочей и солдатской среде. Уступив, правда, украинскую деревню эсерам и «самостийникам».

Однако список «властей», образовавшихся в Киеве в бурные месяцы 1917 года, был куда длиннее…

Полный Майдан!

В современном представлении Центральная Рада выглядит эдаким украинским парламентом, в котором вислоусые дядьки в вышиванках утверждали основы «украинской державности»: флаг, гимн, герб, национальную валюту, державну мову, универсалы о «самостийности» и т. д. Потому что так пишут учебники и утверждают политики. Но на самом деле всё было «трошечки не так».

Откровение второе: Украинская Центральная Рада не являлась ни парламентом, ни самостоятельным органом власти, а представляла собой огромный политический клуб. В этом можно легко убедиться, ознакомившись с составом Рады и тем, как он пополнялся.

Итак, как только в губернии дошла весть о падении царизма и всей структуры власти, все смекалистые люди побежали создавать новую власть, надеясь получить в ней руководящую должность. Киев не стал исключением. Городская Дума (единственный всенародно избранный легальный орган власти на тот момент) сразу же избрала Исполнительный комитет. Левые партии стали формировать свои Советы, при этом их количество не поддавалось полному исчислению, поскольку создать свой собственный Совет могла любая прослойка общества: рабочие (и отдельные профсоюзы), солдаты, матросы, крестьяне (разделившись по имущественному принципу), национальные группы (особенно т. н. «меньшины») и даже тогдашние политиканствующие «ролевики» (например, разнообразные «украинские казачества»). А группа национал-патриотов со странным названием ТУП («товаривство українських поступовців») заявила о создании Украинской Центральной Рады.

Она задумывалась именно как политический клуб «проукраинских сил», в котором они бы могли координировать свою работу. Но не успела Рада объявить о своем создании, как в неё ворвалась огромная толпа «украинских социалистов»: социалисты-революционеры, социал-демократы, социалисты-федералисты и т. д. Тогда вообще было очень модно носить звание «социалиста», так же как сегодня «демократа». Это было чаяние времени, когда всем по ушам ездили обещаниями социальных реформ, так же как в наше время народу всё время обещают реформы демократические.

Вместе с ними в Центральную Раду пришли люди, называющими себя делегатами от «украинских солдат», «украинских крестьян», «украинских рабочих», «украинских студентов», «украинского духовенства», а также представители бесчисленных «украинских товариществ». Например, «украинского товарищества скорняков». О том, кого представляли эти «делегаты», красноречиво говорили их «мандаты» или заменяющие их командировочные удостоверения. Так, одного «делегата» собрание роты направило в штаб Округа просить новые сапоги (а то в штабе полка не дают), а он вместо этого пошел заседать в Раду. Другой был избран в кладовке киевского университета на «общем собрании студентов-украинцев», коих набралось аж восемь человек! Прибыли несколько важных дядек, оказавшихся сельскими учителями, - это были делегаты уездных «съездов украинской интеллигенции». Целой толпой, жуя захваченное из дома сало и вареную картошку, на лавках сидели делегаты от «селянства». Кто-то просто зашел кипяточку попросить (прямо «Человек с ружьем»), да так там и остался.

Таким образом, вместо 20-30 представителей разных «проукраинских сил» в Центральную Раду набилось около тысячи человек! Это был полный Майдан! И все они хотели, как минимум, встать на довольствие. После первого общего заседания совсем уж подозрительных личностей, зашедших с улицы пожрать да стырить (как бомжи на «оранжевую революцию»), культурно выставили обратно, выдав им талоны в столовую.

А оставшиеся 600 с лишком «народных представителей» занялись вопросом строительства новой лучшей жизни - причем своей собственной. Они хотели должностей, большого жалования и возможности путешествовать за казенный счет, а многие мечтали получить квартиру в Киеве. Словом, того же, чего хотели собравшиеся в 2004 году на Майдане «революционеры».

Разница между ними была лишь в том, что наши современники ждали, что это им дадут, подарят, а вот их предки брали блага жизни собственными руками, вырывая их у других. И то, что именовало себя Центральной Радой, тоже заявило свои претензии на власть.

Вот только статус этой Рады был совершенно неопределенным. Никто никогда не избирал «депутата Центральной Рады». Она не представляла интересы населения - ни всей Украины, ни даже отдельных ей регионов. Это была просто толпа партийных активистов и смекалистых ушлых «делегатов», которая собралась вместе под вывеской «Центральная Рада». Так что все постановления и универсалы этой Рады имели такую же юридическую силу, как и «решение Майдана». Абсурд? А ведь совсем недавно, всего несколько лет назад у нас практически заработал такой же «орган власти». Помните все эти «Майдан постановил», «Майдан призвал», «Майдан потребовал», «ценности и идеалы Майдана»? Некоторые до сих пор чтут майдановские лозунги как скрижали Моисея.

Впоследствии Рада устроила целый ряд т. н. «всеукраинских съездов» (селянский, солдатский и т. д.), на которые прибывали делегаты, показывающие выписанные на оберточной бумаге мандаты от «собрания украинцев батальона», «собрания украинских селян уезда». При этом сколько именно народу участвовало в таких «собраниях», никому не было интересно. В принципе, для этого вполне хватало и трех человек. А ведь эти «всеукраинские съезды» выступали от имени миллионов людей и заявляли о полной поддержке Центральной Рады!

Какова была эта поддержка в реальности, красочно показывают итоги выборов в местное самоуправление, которые прошли летом 1917 года и сформировали единственную на то время легальную и всенародно избранную власть. Так вот, на них все эти «проукраинские силы» потерпели полное политическое поражение. Даже в Киеве они получили всего 24 места из 125 - и это был их лучший результат! Поскольку в других городах он был просто катастрофическим: в Екатеринославле 11 мест из 110, в Одессе 5 из 120, в Житомире 9 из 100, даже в Виннице всего 12 из 60.

На селе ситуация была еще хуже, поскольку там обострялся вопрос передела земли и никому не было никакого дела до «украинства». Народ точил топоры и чистил винтовки, готовясь кто к захвату чужих полей, кто к защите своих. А потому и голосовал либо за тех, кто обещал «землю без всякого выкупа», либо за тех, кто гарантировал «не допустить грабежей». Носили ли при этом кандидаты украинские вышиванки, немецкие шляпы или еврейские кипы, никому не было никакого дела.

Однако превратиться из толпы горлопанов в видимость «украинской власти» Центральной Раде помог… Керенский. Этот «пылкий социалист» очень тяготел к братским социалистическим партиям и очень недолюбливал своих врагов, коими стали как правые и центристы, так и левые вроде большевиков. А еще он мечтал решить свои детские комплексы, утвердившись в качестве очередного российского Бонапарта. А потому выстраивал сеть связей между собой и теми местными органами власти, которые могли бы его гарантированно поддержать. Время было смутное, положение шаткое и регулярно меняющееся, так что эти связи могли играть куда более значительную роль, чем пришедшая в полную негодность бюрократическая вертикаль.

И Керенский нашел общий язык с Центральной Радой, которая предусмотрительно заявляла себя как цитадель социализма в Киеве. И просила от Керенского своего признания в качестве органа власти всей «Украины», подразумевая под этим словом территорию, которую пан Грушевский слюнявым карандашом обвел на карте. Взамен Рада была готова на союз с Керенским, при этом Украина должна была стать частью Российской Федерации. Керенский не возражал и даже прибыл для этого в Киев, где ушлые национал-патриоты тут же продемонстрировали ему шоу: собрали в центре города мужиков и солдат, дали им в руки «национальные флаги» и транспаранты «хай живе!» и создали видимость того, что Центральная Рада пользуется огромной поддержкой населения и армии.

Керенский этому спектаклю поверил и начал относиться к Центральной Раде как к единственной серьезной политической силе Киева, что повлекло за собой катастрофические последствия…

Начало хаоса

Откровение третье: большевики были одними из первых, кто оказал поддержку Центральной Раде и признал её как «украинскую власть». Впрочем, самыми первыми её признали немцы и австрийцы, и на это у них были свои причины. Как известно, расшатывание внутриполитической ситуации в России было выгодно для стран Тройственного Союза, поскольку это ослабило бы или вовсе вывело из войны их крупного противника, на фронтах с которым находилась треть германской, половина турецкой и большая часть австрийской армии. Поэтому они всячески поддерживали все, как сегодня сказали бы, «деструктивные силы» внутри России, к которым следует отнести половину тогдашних политических партий и движений.

Но не обольщайтесь насчет остальных - те своими лозунгами об укреплении страны и войны до победного конца полностью соответствовали интересам Англии и Франции. Не зря есть шутка о том, что революция 1917 года в России - это столкновение британских агентов и немецких шпионов.

Итак, в то время как большевики и эсеры спешно разлагали Северо-Западный фронт, который летом 1917-го просто побежал, Юго-Западный оставался наиболее боеспособной частью русской армии. Кстати, именно на нем сделали свою карьеру известные генералы как Брусилов, Корнилов, Деникин, Духонин, Марков, Каппель, Каледин, Врангель и др. И вот этот славный фронт немцы решили… украинизировать. Надеясь, что проникшиеся национальным сознанием солдаты массово оставят передовую и побегут домой, к жинке, горилке и вареникам с вишней. А то и вовсе станут союзниками Германии.

«Для нас представляет особый интерес поощрение максимального развития украинского движения», - писал немецкий посол в Австрии Ведель, который укорял союзников за недостаточное финансирование «национального сепаратизма» в Российской империи. И то верно, жадные австрияки выделяли на это всего по полмиллиона крон в год, которые делили между собой «Просвита» и «Союз освобождения Украины».

Впрочем, даже без финансового вопроса национал-патриоты и большевики были заинтересованы в одном и том же деле. Первые мечтали использовать Германию как союзника против Москвы, вторые добивались выхода из войны, дабы с помощью солдатской массы получить власть. Для первых структуры управления и армия «старой России» были помехой на пути достижения «самостийности», вторым они мешали устроить еще одну революцию. Неудивительно, что летом 1917 года Центральная Рада и Советы рабочих и солдатских депутатов начали сотрудничать между собой.

Более того, Центральная Рада приняла в свой состав полсотни представителей Советов, а большевики и эсеры, в свою очередь, приняли идею создания украинской национальной автономии, одобренную и Лениным. Ильич был совсем не против отдать Грушевскому (фактически - немцам) столько территории, сколько старик-историк отхватил на карте Российской империи. Он словно догадывался, чем всё это закончится.

Таким образом, у этих двух союзников был и общий враг - местные киевские власти (Исполнительный комитет и городское собрание) и русская армия. С первыми разобрались очень быстро: как только Керенский проявил свою поддержку Центральной Раде, к ней с поклоном побежали и члены Исполнительного комитета (вспоминаются «летавшие» на Майдан члены правительства Януковича). Армию же погубил неудачный Корниловский переворот. В результате его Юго-Западный фронт и Киевский военный округ претерпели «чистку», многие решительные генералы были сняты с должностей, а то и арестованы, зато на их места назначены лояльные посредственности.

В самом же Киеве известие о выступлении Корнилова создало ситуацию, которая во многом напоминала август 1991 года. Пока одни испуганно выжидали исхода «мятежа», другие решили «защищать революцию» и создавать бесчисленные комитеты, союзы, гвардии, отряды самообороны.

И в сентябре в Киеве начался полный хаос: чуть ли ни в каждом дворе возникал комитет самоуправления, по улицам ходили вооруженные отряды, а формальная власть смотрела на всё это сквозь пальцы - впрочем, как и коренные киевляне. Именно полная пассивность и безразличие русскоязычного населения города (включая офицеров) уже тогда привели к тому, что они просто проспали своё счастье. Бормоча «это не наше дело» и задергивая шторы, считая, что свой долг они выполнили, проголосовав на выборах, они просто капитулировали и отдались на милость тем, кто не поленился побороться за власть любыми средствами.

«Многовластие» в Киеве длилось два месяца, пока из Петрограда не пришло известие о свержении Временного Правительства. Его сторонники назвали это «контрреволюцией» (как и выступление Корнилова) и торжественно клялись не допустить нарушения стабильности в Малороссии. Киевские Советы уже раздавали патроны вооруженным «красногвардейцам» (собранным еще в дни Корниловского выступления) и сагитированным солдатам, а Центральная Рада сделал вид, что заняла нейтралитет - однако оказывала Советам всяческую помощь. Видимо, уже зная, что в случае победы большевиков она сможет рассчитывать на самостийность Украины.

Перестрелки между красногвардейцами и немногими подразделениями, оставшимися верными штабу Киевского военного округа, длились три дня. А затем, при полном безразличии почти 15 тысяч офицеров, в Киеве была провозглашена советская власть. Через несколько дней, убедившись в том, что всё стихло, Центральная Рада провозгласила создание Украинской Народной Республики…

Больше республик - хороших и разных!

Откровение четвертое: изначально большевики вовсе не являлись противниками УНР. Они просто хотели захватить власть над этой провозглашенной республикой. И у них для этого было куда больше возможностей, чем у завязшей в бесконечных дискуссиях Центральной Рады. Хотя в первые дни существования УНР эти две политические силы очень даже неплохо уживались между собой, отчего Винниченко назвал Раду «украинским Совдепом».

Этот социалист, позже ставший «национал-коммунистом» и перешедший на сторону Ленина, знал, что говорит. Ведь в действительности большой разницы между ними не было: обе стороны были за построение социализма, обе стороны поддерживали создание национальной автономии под названием «Украина», обе стороны были за мир с Германией, и отличались они, наверное, лишь своим отношением к России. А еще они поняли, что власть над Украиной должен получить кто-то один из них. Но имели разную точку зрения, как именно это сделать.

Центральная Рада (разросшись до девятисот дармоедов) довольно пожирала казенные харчи и ждала выборов во Всеукраинское Учредительное собрание, в котором национал-патриоты очень рассчитывали получить большинство мест и стать уже официальными, полноправными депутатами и министрами. В ожидании этого она тешила себя украинизацией вывесок в Киеве да перепиской с «социалистическими правительствами» бесчисленных республик, возникших в конце 1917 года. А было их примерно около сотни. Причем далеко не все из них нравились новой советской власти. Например, автономию Войска Донского она категорически отвергала и провозглашение оного назвала «Калединским мятежом».

Кстати, вы будете сильно удивлены, но Дон восстал вовсе не против коммунизма и не за царя-батюшку. Казаки просто хотели восстановить прежнюю самостийность Войска Донского, упраздненную Петром в 1709 году после восстания Булавина. Многие казаки были даже за социалистические реформы, надеясь получить кусок земли, экспроприированный у зажиточной «старшины». Но в Питере ни о какой автономии Дона не желали и слышать и вообще относились к казакам так же, как футбольные болельщики к ОМОНу. На том и разругались, в результате чего донские казаки-самостийщики поддержали белое движение, а в 1941 году и немецкое вторжение.

Киевский Совет рабочих и солдатских депутатов считал, что никакого Учредительного собрания ни в России, ни в Украине не нужно. Так же не нужна больше Центральная Рада, которая теперь лишь мешала созданию полноценной власти на территории УНР. Поскольку, объявив о её создании, национал-патриоты забыли, что власть нужно не только провозглашать, но и устанавливать. В результате на территории этой самой УНР еще больше усилился хаос. Пока национал-патриоты за кофеем читали вслух Шевченко, нэнька дробилась на новые республики, возникающие как ответная реакция на неприемлемую для населения «украинизацию» и автономию от России. Например, Донецко-Криворожскую республику, Таврическую, Одесскую. Помимо этого на местах (в городах и уездах) еще держались старые местные власти или образовывались новые, не подчиняющиеся вообще никому.

По сути, к концу 1917-го года Центральная Рада стала эдаким гигантским грибом-трутнем, наросшим на теле Киева, и за пределами оного вообще не контролировала ситуацию. А потому его решили сковырнуть. Поводом стало обвинение Рады в том, что она якобы готовит разоружение киевских красногвардейцев и способствует формированию и отправке на Дон, на помощь Каледину и Краснову, «мятежных отрядов».

Упразднить Раду хотели вполне мирным путем: объявить о её роспуске на Съезде советов крестьянских, рабочих и солдатских депутатов Украины, собравшемся 17 декабря. Однако Рада перехитрила большевиков. Когда съезд собрался, на него ворвалась огромная толпа (более тысячи человек) «делегатов от селян», которых собрали и привезли в Киев эсеры-самостийники (прекрасные и находчивые организаторы). Размахивая мандатами, они устроили в зале то, что хорошо знакомо нам по хроникам Верховной Рады: захват президиума с потасовкой. Но только в масштабе на порядок большем. Какая же там была буча! Большевикам и левым эсерам (их союзникам по коалиции) изрядно намяли бока и оттеснили на галерку, а затем «делегаты от селян» избрали в президиум и комитеты людей из Центральной Рады (тогда многие состояли и в Раде, и в Советах одновременно).

Это был почти бескровный (не считая разбитых носов) переворот, который за полчаса лишил большевиков и левых эсеров власти в объявленной УНР. Позор, да и только! И им не оставалось ничего иного, как со стыдом покинуть Киев и срочно выехать в Харьков, задумав проклятым социалистам из Центральной Рады страшную месть.

Почему же в Харьков? Да очень просто: в это время там проходил Съезд Советов Донецко-Криворожской республики. Проходил мирно и чинно, без эксцессов. ДКР была гораздо более реальной республикой, чем УНР. Образовавший её Совет рабочих (и т. д.) депутатов контролировал и Харьков, и многие промышленные города Юго-Востока, налаживал отношения с сельскими советами и «батьками». Не увлекаясь проблемами создания «державных символов» и не будучи обремененной украинизацией, власти ДКР решали насущные вопросы экономики, социального сектора, коммунальной сферы, образования. А главное, у ДКР был самый важный на тот момент ресурс: собственные вооруженные силы, не слишком хорошо подготовленные, но зато дисциплинированные и полные энтузиазма. Именно его была лишена Центральная Рада…

Остается загадкой, какой именно аргумент использовали беглые киевские делегаты, чтобы склонить ДКР не просто к сотрудничеству, а к полной поддержке пусть и советской, но всё же Украины? Ведь именно нежелание входить в состав какой-то там Украины (тогда это слово для многих значило не больше, чем для вас сегодня Скифия или Киммерия) и вынудило местные советы Юго-Востока провозгласить «самостийность от УНР» и создать собственную республику. С намерением в будущем войти в состав РСФСР.

Вероятно, главным аргументом киевлян была поддержка Петрограда. Ленин и Троцкий просто отказались признавать ДКР, заявляя, что признают только Украину в очерченных Грушевским границах. Поэтому перед донецкими и харьковскими большевиками встала непростая дилемма. Не прислушаться к мнению Ленина означало риск быть объявленными мятежниками типа Каледина, со всеми вытекающими последствиями. И, кстати, тогда на юг уже двигался мобильный отряд Муравьева, которого Ленин назначил «начальником штаба по борьбе с контрреволюцией на Юге России». Он двигался подавлять Каледина и самостийность Дона, но был готов надавать по шее и кому-то другому. Хоть киевским социалистам, хоть донецким большевикам - думается, что Муравьеву это было без разницы.

Конечно, «донецкие» могли и сами надавать Муравьеву, однако это привело бы к войне с Советской Россией! Поэтому руководство ДКР выбрало меньшее из зол: согласилось помочь киевским товарищам, надеясь потом уговорить Ильича всё-таки не включать Слобожанщину, Донбасс и Кривбасс в эту странную, непонятно кому и зачем нужную Украину. Повторим, тогда идея жить в Украине и быть украинцами радовала харьковских рабочих и донецких шахтеров не больше, чем если бы сегодня нам объявили о создании тут исламской республики.

25 декабря делегаты собрали объединенный Всеукраинский съезд рабочих (и т. д.) депутатов, на котором был избран Всеукраинский ЦИК, объявленный истинным и единственным правительством Украины. Оставалось только это доказать, что было совсем не трудно. Через несколько дней два военных соединения отправились в западном направлении, чтобы собрать УНР под властью красного харьковского правительства. И только в 1919 году большевики провозгласят уже новую, собственную республику Советскую Украину (УССР).

Тайна пропавшего «війська»

Вопреки траурным завываниям национально-сознательных «историков», силы красных были весьма скромны даже по меркам Гражданской войны. Так мы приходим к пятому откровению: не было никакой огромной армии московских большевиков, неисчислимой ордой наступавших на Киев. Сводная группа, атаковавшая Круты, состояла из донецких красногвардейцев, слобожанских «козаков», матросов-украинцев и солдат-перебежчиков «Украинского полка имени Т. Шевченко». И насчитывала, в лучшем случае, около шести тысяч бойцов. Впрочем, даже при этом они численно превосходили «защитников УНР» раз в десять.

Но куда же пропало колоссальное «українське військо», численность которого заявлялась то в 400 тысяч, а то и даже в три миллиона штыков? Получайте вдогонку откровение номер шесть: а никакой огромной украинской армии тоже не было. Можно сказать, что национал-патриоты пали жертвой собственного обмана.

Помните, как создавалась и разрасталась Центральная Рада, в которую набивались всевозможные «делегаты», часть из которых прибыли туда в солдатских шинелях, с мандатами «собраний украинцев» рот и батальонов? Вот как раз их необузданное красноречие и создало видимость того, что идею самостийной Украины поддерживает практически весь Юго-Западный фронт, численность которого (вместе с резервами и тыловыми службами) и составляла как раз около трех миллионов человек.

Впрочем, довольно скоро эта цифра уменьшилась в десять раз. Именно такая численность «украинских частей» была заявлена на Всеукраинском военном съезде, собранном по инициативе Центральной Рады и пополнившем её ряды своими «делегатами». Кстати, именно на нем был зачитан первый Универсал «К украинскому народу, на Украине и вне её сущему». Но беда была в том, что в заявленных частях далеко не все солдаты и тем более офицеры разделяли идеи украинства. И уж тем более не собирались за них сражаться. Это была призрачная украинская армия, существующая только на бумаге и в воображении национал-патриотов, которая должна была придавать значимость Центральной Раде. Например, перед Керенским, которому показали пару тысяч «ряженых» и заявили, что остальные триста тысяч ждут сигнала Рады на фронте.

Даже 34-й армейский корпус генерала Скоропадского, который тот решил «украинизировать» летом 1917 года, вскоре просто разбежался, проникнувшись национальным сознанием. Так вот бывший царский адъютант порадовал своих будущих друзей немцев, которые затем помогли ему стать гетманом!

Тем не менее, кое-какие «украинские части» в Киеве были. Они действительно носили нелепые селянские зипуны, пришивали к своим папахам янычарские рукава, лепили на них сине-желтые ленточки и участвовали в костюмированных карнавалах типа «парад украинских частей». Это они забавляли коренных киевлян и создали впечатление на Керенского. Их было немного (около 15-20 тысяч), но они проявляли огромную активность! Парадокс лишь в том, из кого они были созданы.

Дело в том, что несколько первых «украинских полков» были созданы из… дезертиров. Оных накопилось в Киеве несколько тысяч, и их ожидала незавидная судьба отправки в штрафные соединения, обратно на фронт. Но смекалистые представители Центральной Рады предложили им влиться в добровольческие украинские части и присягнуть на верность нэньке в целом и Раде в частности. При этом дезертирам даже пообещали, что их поставят на хорошее довольствие и вообще оставят в Киеве. Конечно же никто не стал возражать! Так появились украинские полки имени Б. Хмельницкого и Г. Полуботка, а также несколько других.

Правда, две попытки отправить на фронт эти доблестные украинские части закончились тем, что они подняли мятеж и обвинили командование Киевского военного округа в контрреволюции и измене. Так они и жили в казармах на окраине города, регулярно получая жалование и продукты, устроив там, по отзывам современников, что-то вроде запорожской Сечи (или лагеря разбойников), приближаться к которой боялась даже суровая куренёвская гопота. Кого-то, в конце концов, удалось вернуть на фронт, где они устроили еврейские погромы. Остальные оставались в Киеве, активно участвовали в местных заварушках и были совершенно бесполезны как военная сила. Одни сразу переходили на сторону красных, другие подались к батьке Ангелу, а некоторые и вовсе разошлись по домам.

Ничуть не лучше своих дезертиров были и австрийские военнопленные украинского, а точнее галицкого происхождения. Это были остатки разгромленного «легіона січових стрільців», который по настоянию национал-патриотов восторженно воссоздали в прежнем виде - сохранив и название, и форму этого подразделения австрийской армии. «Стрельцов» сразу же обосновали в Киеве, и Центральная Рада возлагала на них особые надежды, однако не оправдавшиеся…

В поход против Центральной Рады «украинская красная армия» выступала в первых числах января. Перед этим отряды ДКР заняли Екатеринослав, который до конца декабря оставался городом, не признающим ни Украину, ни большевистский переворот в Петрограде. Установив в городе советскую власть, 1200 красногвардейцев ДКР практически без боя вошли в Полтаву: прибывший туда ранее из Киева «украинский полк» просто перешел на сторону красных.

Вторую колонну вел Муравьев, который пошел на Киев замысловатым маршрутом. Точнее, поехал, поскольку этот довольно грамотный полковник (и эсер) был основателем тактики «эшелонной войны»: когда небольшие части продвигались от города к городу по железным или хорошим грунтовым дорогам, устанавливая контроль в ключевых центрах. В начале похода он располагал лишь бронепоездом, отрядом питерских красногвардейцев и отрядом матросов-украинцев с Балтики, которым предложили отправиться домой, но по пути «помочь товарищам». Затем к Муравьеву присоединились части ДКР: красногвардейцы Овсиенко и полк «красного козачества» Примакова. Набиралось до трех тысяч человек, и эта цифра возросла вдвое, когда в Нежине на их сторону перешел очередной «украинский полк» (имени Т. Шевченко).

Вот эти шесть тысяч человек, медленно двигаясь по железной дороге, и подошли 29 января к станции Круты, где их встретили всего около семисот бойцов - всё, что смогла выставить на свою защиту Центральная Рада…

Паническое бегство

В современной интерпретации бой под Крутами показывается чуть ли не как самое грандиозное сражение времен Гражданской войны. Или, как называют её наши националисты, «украино-московской». Однако седьмое откровение, как и седьмая печать, будет последним приговором этому нелепому мифу: бой под Крутами был мелким и незначительным эпизодом тех событий. Круты были вовсе не круты.

Когда в Центральной Раде узнали о том, что на Киев идут красные, среди делегатов началась паника. Некоторые сделали ноги сразу, не дожидаясь канонады. При этом самые расторопные выписали себе командировки в Европу, прихватив с собою казенные суммы на расходы. Остальные ежедневно собирались на заседания, даже издали четвертый Универсал, провозгласивший украинскую независимость. Однако это уже никого не интересовало - так же, как через год, в январе 1919-го, никто не заметит «соборность Украины». В Киеве царил хаос, остановился водопровод, начались перебои с электричеством, закрывались магазины. И главной его причиной стали… несколько еще остававшихся в городе «украинских полков».

Один из них, наспех сформированный из добровольцев (городской гопоты, решившей заняться узаконенным вооруженным грабежом) неожиданно ворвался на заседание Центральной Рады прямо во время торжественного чтения проекта Универсала и стал материть «отцов нации», стреляя из винтовок в потолок. Многие делегаты Рады не без причин обмочили штаны, многие выпрыгивали в окна, кто-то молил Господа и надеялся, что эти «украинские вояки» всего лишь хотят «отжать» у господ серебряные часы. К счастью, всё обошлось без жертв: солдат чем-то задобрили и уговорили покинуть помещение, а члены Рады, вытирая пот трясущимися руками, поняли, что из города нужно бежать. Потому что неизвестно, кого следует опасаться больше - наступающих красных или буянящих «украинских вояк».

Анализ ситуации показывал, что Центральная Рада может рассчитывать лишь на «сичевиков» и несколько отрядов, сформированных из сельских «заможников», то есть куркулей, которые уж точно не перешли бы на сторону красных. Кроме того, поддержку Раде оказали юнкера военных училищ - им было начхать на Раду и Украину, но они исходили из той точки зрения, что установление в городе власти большевиков является нежелательным. Однако их отцы, тысячи засевших по квартирам и гостиницам офицеров, предпочли лишь наблюдать за всем этим в щелку. Надеясь, что ненавистные им большевики и самостийники перебьют друг друга.

В общем, когда восстал «Арсенал», все имеющиеся у Рады силы были брошены на его подавление. При этом, опять же, в Раде боялись не столько рабочих, которые не представляли особой угрозы, сколько наблюдающих за этим «украинских полков». Те стояли в стороне, лузгали семечки и размышляли, чью же сторону принять? Пришлось перекрывать заслонами с пулеметами все подходы к центру Киева, опасаясь, что «богуновцы», «богдановцы» и прочие «полуботковцы» решат перебить Раду и устроить в престижной части города грандиозный погром.

А теперь представьте, что на фоне этого хаоса и грандиозного предательства всего и всех, внутри самой Центральной Рады образовались группировки, планировавшие устроить в ней переворот: арестовать самых одиозных противников большевиков, распустить Раду, провозгласить советскую власть и выйти навстречу красным с просьбой о мире и сотрудничестве.

Поэтому неудивительно, что навстречу Муравьеву отправлять было просто некого, если не считать «украинские полки», которые просто пополнили бы его ряды. Оставалось уповать на энтузиастов, и таковым стал капитан Аверкий Гончаренко, молодой преподаватель школы прапорщиков, переименованной национал-патриотами в «украинскую военную школу имени Б. Хмельницкого». Он поднял курсантов своей школы и повел их блокировать дорогу на Киев, прихватив по пути роту добровольцев, набранную из студентов и гимназистов.

Сегодня их представляют как юных украинских патриотов, практически детей, пронизанных великой украинской идеей. Однако пусть нас не водят в заблуждения фразы типа «украинская сотня». Ведь мы не учитываем тогдашнюю обстановку спешной украинизации и то, что историю Крут писали политики Центральной Рады, которые роты называли сотнями, а киевских курсантов, студентов и гимназистов записали украинцами и даже патриотами. Но кто они были на самом деле? Как правило, в подобные учебные заведения поступали не кухаркины дети, а сыновья среднего класса и аристократии, то есть преимущественно русскоязычной части Киева, к «украинству» относящиеся как к бессмысленному балагану. И отправились эти парни защищать не Украину и Центральную Раду от москалей, а своих родителей и свои дома от большевиков. Хотя, разумеется, никто не отрицает наличие в их рядах нескольких парней, увлеченных украинской национальной идеей.

Кстати, самому младшему из них было около 17 лет. Остальным - около 20. Ведь, не забываем, это были гимназисты старших классов, а также студенты и курсанты. Так что из детских штанишек они давно выросли.

Сам бой под Крутами просто не стоит того, чтобы тратить время на его описание. Он был, повторим, далеко не крутой. Получив сообщение, что «украинский полк им Т. Шевченко» перешел на сторону Муравьева, Гончаренко отказался от задумки длительной обороны, если такая и была. Судя по всему, он попытался применить против «эшелонной» тактики Муравьева проверенную схему времен Гражданской войны в США: медленно отступать вдоль дороги, время от времени устраивая противнику огневые заслоны. Что он и сделал под Крутами, встретив передовые части Муравьева стрелковым огнем и выстрелами из пушки импровизированного «бронепоезда» (паровоза и платформы, обложенной бревнами).

Но не всё в нашей жизни идет по плану. А иногда всё вообще сыпется, как костяшки домино. Вот и тогда план Гончаренко рухнул под целой серией непредвиденных случайностей. Случайно слева, там, где было заснеженное поле, появились свистящие «красные козаки» Примакова. Случайно появился бронепоезд Муравьева (настоящий), открывший беглый огонь из нескольких пушек. Случайно запланированный отход курсантов и студентов превратился в их стремительное бегство. И случайно с полсотни их, замешкавшись и растерявшись, попали в окружение, сложив оружие после недолгого сопротивления. После чего живых пендалями прогнали домой к мамке, а 16 погибших (по другим оценкам 18 или 27) остались лежать, засыпаемые падающим снегом…

В общем, просчет Гончаренко обошелся максимум в 30 жизней доверившихся ему парней - немного, учитывая, что спустя 26 лет, в 1944 году, под Бродами погибнет несколько тысяч двадцатилетних галичан из 14-й дивизии СС, в которой Аверкий Гончаренко служил гауптштурмфюрером - то есть всё тем же капитаном…

Почему 16 (или 18, или 27, максимум 30) превратились в 300, это понятно. Фермопилы, спартанцы, грандиозная армия персов, подвиг, герои. Центральной Раде были просто необходим подвиг и герои, дабы хоть как-то спрятать за ними тот постыдный позорный конец, который постиг её зимой 1918 года. Иначе бы весь мир засмеял тех, кто претендовал на власть над огромной территорией, строил грандиозные планы, а затем позорно бежал от небольшого военного отряда из охваченного хаосом Киева.

Почему именно «студенты»? Не только потому, что это звучит величественно, типа «подвиг подростков». Но прежде всего потому, что они были чуть ли не единственным подразделением, выступившим на стороне Киева, которое в те дни не замарало себя предательством, грабежами или расстрелами, а ведь именно этим тогда занимались разношерстные части «українского війска».

Так что легенда и её персонажи были подобраны не наобум. Однако этот придуманный национально-сознательными фантазерами миф вызывает благоговейный трепет лишь до тех пор, пока мы не докапываемся до истины. И тогда с широко раскрытыми глазами мы открываем для себя истину об одной из самых грандиозных афер в истории, имя которой - Украинская Центральная Рада…

Сегодня в Украине отмечают столетнюю годовщину боя под Крутами. Торжества, запланированные с невиданным размахом, несколько смазаны тем, что президент Пётр Порошенко не приехал на место событий в Черниговской области, как это было запланировано. Тем не менее, для Украины это важнейшая дата, которая ассоциируется со становлением государства в его первой редакции – Украинской народной республики.

По сути – это первый по времени возникновения государствообразующий миф современной Украины. Попробуем без эмоций разобраться, что в этом мифе правда, а что вымысел.

Установленные исторические факты

Оборону в двух километрах от станции Круты, расположенной на железнодорожной линии Киев-Бахмач, занял отряд бывшего офицера российской императорской армии Аверклия Гончаренко. На тот момент он занимал должность командира куреня киевской военной школы. Под его командованием находились около 500 человек при 18 пулемётах и одной пушке. Кроме 20 человек командного состава (старшин) это были молодые люди – ученики киевской военной школы («юнаки»), местные добровольные казаки и бойцы добровольного студенческого куреня Сичевых стрельцов.

Последних было не более 130 человек. Среди них были не только студенты Университета св. Владимира и только что образованного Украинского народного университета, но и гимназисты 7, 8 и даже 6 классов киевской Кирилло-Мефодиевской гимназии (т.е. несовершеннолетние).

Студенты заняли оборону слева от высокой железнодорожной насыпи, юнаки – справа. Из-за большой высоты насыпи флаги друг друга не видели. Связь между флангами поддерживалась только через посыльных.

На станции Круты находился железнодорожный состав со штабом обороны района и вагонами с боеприпасами.

Наступавшие войска красных под командованием бывшего полковника царской армии эсэра Михаила Муравьева насчитывали около 3 тысяч человек при одном бронепоезде. В основном, это было рабочее ополчение Харькова и Донецко-Криворожского региона и немного революционных матросов (экипаж бронепоезда).

Интересно, что Гончаренко за два дня до боя свободно смог пообщаться со станции по телефону лично с Муравьёвым. Последний предложил сложить оружие и встретить «победоносные войска Красной Армии горячим обедом». Гончаренко ответил неопределенно, что встреча готовится.

Вскоре после начала боя штабной эшелон с командованием обороны района и вместе с вагонами с боеприпасами покинул станцию и передвинулся в тыл на 6 километров по железнодорожной ветке. Подвезти патроны и снаряды к линии обороны стало невозможно. Из-за этого через несколько часов перестрелки обороняющиеся фактически исчерпали возможности к сопротивлению – нечем было стрелять.

Обнаружив отход эшелона с боеприпасами, Гончаренко лично пешком бросился вдогонку за поездом. Поняв, что не успеет, он вернулся на правый флаг линии обороны и дал приказ отступать. На левом фланге студенты добровольческого куреня в силу неустановленных причин поняли приказ неверно – и перешли в наступление, в то время, как юнаки военной школы вместе со своим командиром отступили.

Однако основные потери студенты понесли не во время этого наступления. О потерях обороняющихся и наступающих во время перестрелки из документов вообще ничего неизвестно. Вероятно, они были незначительны.

Из-за неразберихи, студенты задержались с отступлением и сбились с направления в наступившей темноте. При этом один взвод в темноте вышел на станцию Круты. К этому моменту красные, обойдя оборонявшихся, давно без боя заняли станцию. Здесь красноармейцы Муравьёва и закололи штыками (по другим данным - расстреляли) около 30 человек, которые составили главные потери сил Центральной Рады в этом бою. Ещё семь человек были захвачены в плен и через некоторое время отпущены по домам.

Большинство остальных бойцов студенческого куреня Сечевых стрельцов отошли в тыл и были отвезены поездом в Дарницу. Оттуда они смогли вернуться в контролируемый красными Киев под видом демобилизованных солдат. Знаки различия они сняли, оружие выбросили. Несколько молодых людей утонули в Днепре при переправе по льду.

Причины поражения

Основной причиной поражения в бою под Крутами стала плохая организация на всех уровнях. Командование района обороны фактически бежало с места боя, лишив попутно бойцов боеприпасов.

Непосредственный командир Аверклий Гончаренко не наладил связь ни с подразделениями, ни с командованием, пустив боестолкновение на самотёк. К тому же оставил позицию в бесплодной погоне за боеприпасами в самый ответственный момент, упустив время для безопасного отступления. Не убедился в отходе левого (студенческого) фланга – наверное, ему было наплевать на приданных его отряду чужих бойцов.

В дальнейшем Гончаренко занимал только тыловые должности в армии УНР. А в 1944 году 54-летний «герой Крут» служил при штабе одного из полков дивизии СС «Галичина» .

Но основная вина лежит на руководителях правительства Центральной Рады, которое не смогло создать полноценные боевые подразделения и бросили на защиту Киева необученных и плохо экипированных юношей.

Рождение легенды

В Киев после боя были привезены тела 27 студентов и гимназистов – это установлено точно. Общие потери сил УНР в бою под Крутами оценивают в 70-100 человек, а наступающих красных – до 300. Но это, повторимся, не документальные данные, а косвенные оценки по воспоминаниям участников событий и исследователей с украинской стороны. В советской исторической литературе и документалистике этот бой вообще никак не выделяется: красные его просто не заметили. Похоже, их большие потери следует отнести на счёт исторического вымысла.

К гибели взрослых мужчин на войне к тому времени люди уже привыкли. Но смерть почти 30 юношей вызвала громкий резонанс в киевском обществе – основные ужасы Гражданской войны были ещё впереди.

Кроме того, важную роль сыграла гибель в составе отряда племянника министра иностранных дел Центральной Рады Александра Шульгина – Владимира. Прекрасный оратор и публицист, председатель Центральной Рады Михаил Грушевский, морально поддерживая коллегу, сделал много для раскручивания и становления политического мифа. Обществу УНР такой миф был нужен, и Грушевский безошибочно угадал подходящую тему.

Перезахоронение останков 18 погибших из числа героев Крут на Аскольдовой могиле стало, по словам покойного Олеся Бузины

первым праздником украинской власти, за которым и доныне верхи любят скрывать свою трусость и непрофессионализм. Культ официального государственного мазохизма начался именно с Крут. Детьми в гробах отвлекали внимание от своих лукавых лиц и вертлявых политических спин.

Будущий классик советской поэзии Павло Тычина посвятил этому событию стихотворение «На Аскольдовій могилі поховали їх».

К настоящему времени установлены имена 20 погибших на станции Круты студентов и гимназистов.

Правда и вымысел

События столетней давности в массовом сознании забыты, и нынешняя власть использует тему Крут ещё более цинично, чем её идейные предшественники.

Теперь украинскому потребителю информации преподносят, что в бою погибло 300 студентов, а их сопротивление задержало наступление красных на несколько дней и чуть ли не склонило к подписанию Брестского мира.

Войска Муравьева заняли Киев через 4 дня – столько времени понадобилось для преодоления 120 километров пути в условиях революционной разрухи. Советская делегация давно находилась на переговорах в Бресте и её руководитель Лев Троцкий о незначительном боестолкновении вряд ли что знал. А к подписанию мира делегацию смог принудить только Владимир Ленин, применив исключительное давление.

…Приобретя определённую инерционную самодостаточность, в украинской историографии событие под Крутами получило гипертрофированные оценки, обросло мифами, стало приравниваться к известному подвигу спартанцев под Фермопилами, а погибшими всё чаще стали называть всех 300 юношей, из них 250 студентов и гимназистов. В отсутствие других ярких примеров проявления национального самосознания и жертвенности, к этому событию всё активнее обращаются, реализуя воспитательные мероприятия, особенно в среде молодёжи,

Писала доктор исторических наук Валерия Солдатенко.

Сегодня, 29 января, в день 100-летия боя под Крутами в Киеве на Лукьяновском кладбище состоялось чествование памяти погибшего в бою племянника министра Центральной рады Владимира Шульгина и студента Владимира Наумовича .

Также прошла историческая костюмированная реконструкция подавления сечевыми стрельцами восстания рабочих на заводе «Арсенал», произошедшее 29 января 1918 года. В этом день, когда студенты гибли под Крутами, сечевики занимались своим привычным делом – расстреливали из пулемётов сложивших оружие рабочих, которым была обещана жизнь.

Дата и место
29 января 1918, район железнодорожной станции Круты, сел Круты (Нежинский район Черниговской области) и Памятное (Борзнянский район Черниговской области).

Действующие лица

Общее руководство красными войсками осуществлял амбициозный авантюрист подполковник Михаил Артемович Муравьев (1880-1918; участник Русско-японской войны, 1917 получил от Временного правительства звание подполковника, после попытки выступления Л. Корнилова – на стороне эсеров, в ноябре 1917 начальник обороны Петрограда, главнокомандующий в борьбе против войск Керенского – Краснова, в декабре начальник штаба наркома по борьбе с контрреволюцией на юге России В. Антонова-Овсеенко, боролся против донского атамана А. Каледина, в январе-феврале 1918 командовал красными войсками на киевском направлении, устроил жестокий террор с массовыми расстрелами и грабежами в Полтаве и Киеве, конфликтовал с новым красным главнокомандующим в Украине Ю. Коцюбинского, в марте 1918 отправлен Лениным «защищать» Одессу от румынских войск, систематически грабя и терроризируя город, в конце концов бросил свое войско и бежал в Москву; с июня командующий Восточного фронта, в июле после начала эсеровского мятежа поднял восстание против Совнаркома, убитый большевиками при попытке ареста).

Собственно отрядом, наступал на Круты, командовал ветеран революции 1905 г.. П Егоров (? – ?; В марте 1919 командарм 1-й, 2-й и 3-й Советских армий, отступавших перед немцами в направлении Одессы) ; отрядом Замоскворецкой красной гвардии командовал Андрей Александрович Знаменский (1887-1942; юрист, в феврале – октябре 1917 член Московского комитета РСДРП (б), член Военно-революционного комитета Лефортовский района Москвы, с ноября 1917 до весны 1918 в составе Московского отряда особого назначения, воевал против УНР и немцев, с 1920 член Дальневосточного бюро ЦК РКП (б), в 1923-1924 гг. на руководящей работе в Узбекистане и Средней Азии, главный консул СССР в Китае).

Формальным начальником Бахмацкой участка фронта был сотник Демьян Косенко (? -?). Собственно боем со стороны войск УНР руководил сотник (капитан) Аверкий Гончаренко (1890-1980; гвардеец, участник Первой мировой войны, в январе 1918 командир первого куреня Первой юношеской военной школы имени Богдана Хмельницкого, 1918 военный комендант Подольской губернии, 1919 г.. начальник канцелярии главного атамана Симона Петлюры, после 1920 деятель галицкого кооперативного движения, полковник армии УНР, в 1943-1945 гг. офицер дивизии СС «Галичина», принимал участие в тренинге воинов, после 1945 гг. в США); импровизированным бронепотягом командовал сотник (штабс-капитан) Семен Лощенко (1893 – после 1945; участник Первой мировой войны, 1917 командир сотни и украинском казацкого полка имени гетмана Богдана Хмельницкого, при взятии Киева Муравьевым командир сборной батареи, с марта 1918 командир И Запорожского легкого пушечного полка армии УНР, впоследствии армии Украинского государства Скоропадского, 1919 полковник армии УНР, командир 7-й Запорожской орудийной бригады Действующей армии УНР, участник I Зимнего похода, с 1920 в эмиграции в Германии, деятель Союза гетманцев -державникив, судьба после 1945 неизвестна). Студенческой сотней командовал сотник (штабс-капитан) Александр Омельченко (? -1918; Умер от ран, полученных в бою).

Предпосылки события

В середине декабря 1917 началась необъявленная война между УНР и Советской Россией. В Харькове был проведен под контролем большевиков «Первый Всеукраинский съезд Советов», который провозгласил в Украине советскую власть. Главнокомандующим красных в Украине был назначен В. Антонова-Овсеенко, соратника В. Ленина, его помощником стал М. Муравьев. Опираясь на отдельные збильшовизовани части имперской армии и флота и отряды добровольцев-красногвардейцев из российских и украинских городов, красные повели наступление на запад железными Харьков – Полтава – Киев и Курск – Бахмач – Киев, захватив Полтаву и Чернигов. Следующим пунктом на пути северного группировки красных должен был стать Бахмач, где было достаточно сторонников большевиков из местных рабочих и солдат. Руководство УНР понимало важность железнодорожного узла Бахмач, и сюда было направлено боеспособную часть – Гайдамака кош Слободской Украины во главе с С. Петлюрой, однако из-за информации о подготовке большевистского восстания в Киеве гайдамаков вернули назад – во время боя под Крутами они находились на станции Бобрик.

Цифры по сил красных под Крутами дискуссионные (но очевидно все 6 тыс. Войска Муравьева собраться там не успели). Зафиксировано присутствие в районе боя артбатареи (3 орудия) и подход бронепоезда в конце события. Силы армии УНР составляли 480-500 курсантов (укр. «Юношей», рус. «Юнкеров») Первой юношеской военной школы имени Богдана Хмельницкого, 110-120 студентов и гимназистов Студенческого куреня УСС, 5 артиллеристов, 20 офицеров, несколько десятков человек из- между местного Свободного казачества, один импровизированный бронепоезд с 75-миллиметровой пушкой, 16 пулеметов.

Ход события

Не желая втягиваться в бой в Бахмаче, подвергаясь опасности удара со стороны местных красногвардейцев и солдат, сочувствовали большевикам, Гончаренко решил занять оборону у станции Круты. 28 января бойцы УНР начали копать окопы вдоль железнодорожной насыпи, линия обороны достигала 3 км. Бой 29 января с передовым красным отрядом реконструируют по-разному – неизвестно, первые схватки начались ночью, или в 9 утра, однако ясно, что бой был длительный и проходил время без потрясающей преимущества из красного стороны, иначе бы он быстро кончился. В резерве УНРивцив была какая-то часть необстрелянных студентов, значительную роль сыграл импровизированный бронепоезд С. Лощенко, что с 10 часов утра своей пушкой нанес большевикам значительные потери (похожий сценарий боя был впоследствии в битве под Мотовиловкой). Скорее всего, в это время противниками юнкеров и студентов были балтийские матросы Егорова и Ремнева, которые залегли под обстрелом, ожидая поезда с подкреплением. Решающая фаза боя наступила примерно в 16 часов, когда начала активно действовать красная батарея, к большевикам прибыли поезда с подкреплением (красной гвардией из разных городов) и бронепоезд. На тот момент Лощенко потратил все патроны и его бронепоезд вышел из боя. По сути, продержавшись весь световой день (где-то до 17-18 часов вечера), отразив несколько попыток штыковых атак и потратив почти все патроны, Гончаренко, что узнал об угрозе нападения с тыла «украинизированного полка им. Т. Шевченко », который выступил с Нежина, приказал отступать. Юнкера и студенты не без проблем загрузились в вагоны и уехали, прикрывая отступление огнем из пулеметов, стоявших в вагонах. Трагической была судьба одной студенческой сотни в конце боя – ее бойцы отстали, заблудились и вышли из окопов прямо на занятую красными станцию ​​Круты, где и были взяты в плен и вскоре расстреляны или убиты штыками. Расстрелянных было запрещено хоронить, что было традиционным для политики красного террора сих пор. Красный наступление возобновилось следующий день.

Последствия происшествия

Армия УНР потеряла несколько десятков человек убитыми и пленными (из последних 27 или 28 включая 2 офицерами, были расстреляны, 7 раненых уцелели), общие потери с ранеными, по мнению Я. Тинченко, могли составлять до 250 человек, среди них 10 офицеров. Большевики потеряли заметно больше – по данным раскопок кладбища под Крутами обнаружено до 300 захоронений, часть отвезли в другие города, что позволяет утверждать о нескольких убитых и раненых воинов Муравьева и Егорова. Все красные мемуаристы говорили о ожесточенность боя (что привело к появлению мифов о том, что под Крутами против красных воевала «элита Центральной Рады» во главе с Петлюрой). Военное значение боя было небольшим – красных был задержан на несколько дней на их пути в Киев, однако моральное значение поступка молодых пассионариев было значительно больше, что отмечали современники события.

Историческая память

Почти сразу событие стало центром громкого пиар-кампании со стороны деятелей УНР (перезахоронения и памяти погибших на Аскольдовой могиле в Киеве, материалы в прессе, кинолента о похоронах, стихотворение П. Тычины «Памяти тридцати»). Прекрасно отражена в межвоенной западноукраинской и послевоенной диаспорной публицистике и художественной литературе (событию посвящен драмы, стихи, поэмы, несколько песен, известное эссе Е. Маланюка и т.д.). В современной Украине отчетливо заметны три основных подхода к оценке:

• 1) героический акт самопожертвования молодых воинов – достойный пример для потомков, моральная или даже военная победа над историческим врагом;
• 2) трагедия и преступление со стороны тогдашней украинской власти, бросившей в бой детей (нередко используется вместе с мифом о «предательстве офицеров, пьянствовали в вагоне и бросили студентов умирать»);
• 3) концепция «братоубийства, не стоит честь» (всего является российской версией, имеет своих сторонников в Украине, касается еще целого ряда событий украинской-российского военного прошлого).

В зависимости от политической конъюнктуры современные отечественные авторы учебников, пресса, публицисты действуют чаще всего в пределах упомянутых вариантов, иногда сочетая их. 2008 годовщину боя было отмечено на государственном уровне, выпущено юбилейную монету, событие увековечено в топонимике украинских городов, на месте боя построено мемориал. В то же время 2011 памятник в честь героев Крут в Харькове был демонтирован.

ПОДІЛИТИСЯ:

«... Это была война идей, влияния... Наше влияние было меньшим. Оно был настолько мало, что мы с большим трудом могли составлять какие-то небольшие более или менее дисциплинированные части и высылать их против большевиков. Большевики, правда, тоже не имели больших дисциплинированных частей, но их преимущество было в том, что все наши широкие массы солдатства не ставили им никакого сопротивления или даже переходили на их сторону, почти все рабочие каждого города становилось за ними; в селах сельская беднота явно была большевистская; словом, огромное большинство самого украинского населения было против нас».

По сути, кроме небольшого отряда незалэжных, включавшего в себя чуть более сотни студентов-галичан, некого было выставить на защиту независимости от «ордынско-большевистского ига».

Министр иностранных дел при гетмане Скоропадском Дмитрий Дорошенко , находившийся во время событий в Киеве, так передал суть «битвы под Крутами»:

«Когда со стороны Бахмача и Чернигова двинулись на Киев большевистские эшелоны, правительство не могло послать для отпора ни единой воинской части. Тогда собрали наскоро отряд из студентов и гимназистов старших классов и бросили их - буквально на убой - навстречу прекрасно вооруженным и многочисленным силам большевиков. Несчастную молодежь довезли до станции Круты и высадили здесь на "позиции". В то время, когда юноши (в большинстве никогда не державшие в руках ружья) бесстрашно выступили против надвигавшихся большевистских отрядов, начальство их, группа офицеров, осталась в поезде и устроила здесь попойку в вагонах; большевики без труда разбили отряд молодежи и погнали его к станции. Увидев опасность, находившиеся в поезде поспешили дать сигнал к отъезду, не оставшись ни минуты, чтобы захватить с собой бегущих… Путь на Киев был теперь совершенно открыт».

БЕЗ СВЯЗИ И ПАТРОНОВ.

Станция Круты располагается в 120 км от Киева по направлению к Бахмачу. Ее оборону возглавлял бывший кадровый офицер русской армии Аверклий Гончаренко , на момент знаменитого боя — командир куреня I военной школы. Свои силы он выдвинул на два километра впереди станции. "Юнаков" расположили справа от железнодорожной насыпи, студентов — слева. Насыпь была высокая. Поэтому правый и левый фланги не видели друг друга. Приказы передавали устно по цепи.

На самой станции расположился еще и штаб обороны района вместе с эшелоном боеприпасов. А впереди эшелона между флангами украинской позиции курсировала самодельная платформа с одним орудием, которую по своему почину пригнал офицер Богдановского полка сотник Семен Лощенко . Его щегольскую сине-желтую фуражку запомнили почти все участники боя. По-видимому, эта деталь особенно бросалась в глаза студентам в арестантских шапках.

Отрывок из воспоминаний шестиклассника Кирилло-Мефодиевской гимназии Левка Лукасевича : "Кожен з нас, учасників бою під Крутами, напевно, добре пам’ятає старшину-гарматчика Богданівського полку в синьо-жовтому кашкеті, який, ще з одним вояком на нашему панцеровому потязі, під сильним обстрілом ворога нищив картеччю спроби більшовиків зіпсувати зв’язок поміж двома відтинками нашої лінії, обабіч високого залізничного насипу ". Но чтобы стрелять, артиллеристу Лощенко пришлось взять в помощь одного из студентов — чтобы было, кому подавать снаряды.

В общей сложности, по свидетельству Аверклия Гончаренко, оборону Крут составляли при 18 пулеметах "500 молодих вояків і 20 старшин. Одні вояки місячними боями перемучені, інші — військово невивчені ". В составе этих сил Студенческий курень насчитывал, как пишет тот же Гончаренко, 115—130 человек.

Им противостояли бронепоезд красных и несколько отрядов красногвардейцев и матросов в 3000 человек во главе с бывшим полковником царской армии Муравьевым . Как вспоминает Гончаренко: "В ніч з 26 на 27 січня я мав розмову по прямому дроту з Муравйовим. Його вимога у формі наказу звучала так: "Приготовиться к встрече победоносной Красной Армии, приготовить обед. Заблуждения юнкеров прощаю, а офицеров все равно расстреляю". Я відповів, що до зустрічі все готове ". В своих мемуарах Гончаренко расписывает свое умелое руководство боем — то, как замечательно косили красных расставленные им пулеметы.

Участник боя Иван Шарый : "Штаб з усім ешелоном утік верстов на 6 від Крут"

Но автор первых мемуаров о Крутах, опубликованных еще в 1918 году, — студент Университета св. Владимира Иван Шарый — нарисовал совсем другую картину. В статье "Січовики під Крутами" он писал:
"Штаб, як тільки почали рватися ворожі шрапнелі, переполохався, переніс канцелярію з вокзалу у вагон і з усім ешелоном утік верстов на 6 від Крут, зоставивши керувати битвою офіцера Гончаренка, який весь час стояв у тилу і, певно, с переляку абсолютно не знав, що йому робити… Тікаючи, штаб захопив і вагони з патронами та набоями до гармат, що добило нашу справу під Крутами. З позиції раз за разом передають, щоб дали патронів, а тут огляділись — нема вагонів з патронами. Тоді офіцер Гончаренко кида битву і біжить сам з голими руками за патронами навздогінці штабові. Пробіг версти дві, побачив — далеко, і вернувся назад. Нарешті козаки з правого крила, примітивши недостачу патронів, а також те, що ешелони поїхали геть на другу станцію, почали одступати. Власне, одступати звелів і командир, але цей наказ був пізно переданий січовикам (то есть, Студенческому куреню сечевых стрелков, который лежал слева от железнодорожной насыпи. — Авт.) и вони бились до того часу, коли вже з правого крила станція була зайнята більшовиками… Битва була програна ".
(Штаб, как только начали рваться вражеские шрапнели, переполошился, перенес канцелярию с вокзала в вагон и со всем эшелоном убежал верст за 6 от Крут, оставив руководить битвой офицера Гончаренко, который все время стоял в тылу и, наверное, с перепугу совершенно не знал, что ему делать... Убегая, захватил штаб и вагоны с патронами и патронами к пушкам, что добило наше дело под Крутами. С позиции раз за разом передают, чтобы дали патронов, а здесь огляделись — нет вагонов с патронами. Тогда офицер Гончаренко кида битву и бежит сам с голыми руками за патронами навздогінці штабу. Пробежал версты две, увидел — далеко, и вернулся назад. Наконец казаки из правого крыла, приметив недостачу патронов, а также то, что эшелоны уехали на вторую станцию, начали отступать. Собственно, отступать велел командир, но этот приказ был поздно передан сечевикам (то есть, Студенческому курене сечевых стрелков, который лежал слева от железнодорожной насыпи. — Авт.) и они бились до того времени, когда уже с правого крыла станция была занята большевиками... Битва была проиграна)

Если отбросить патетику, то главной причиной проигранного боя стало банальное бегство штабного поезда вместе с патронами. На это намекает и Гончаренко:
"Тут би дуже придався штаб сотника Тимченка, що мав тепер у себе активних бійців"… Увы, не "придався" — дал деру. Остальное довершила плохая организация связи украинских войск, которая не позволила им даже нормально выйти из боя. Кадровый офицер Гончаренко мог переговариваться по станционному телефону со своим противником Муравьевым по другую линию фронта. Но никто в украинском отряде, растянутом по фронту на 3 км и разделенном насыпью, не позволявшей левому флангу видеть правый, не догадался прихватить полевые телефоны, которые обеспечили бы мгновенную передачу приказов.

А. Гончаренко, 1912. Еще подпоручик Русской императорской армии

К примеру, для связи со студенческой сотней, по словам Гончаренко, были назначены три студента. В результате приказ об отходе, переданный устно, перепутали. Левый фланг, где были студенты, вместо того чтобы отступать, перешел в атаку. Во время нее погиб командир студенческой сотни Омельченко. Это, по словам участника боя Игоря Лоського, только "збільшило загальне безладдя".

Между тем Гончаренко мог бы и позаботиться о телефонах. Еще по штату 1910 года в каждом русском полку полагалась команда связи, в которую входил 21 телефонист. Гончаренко служил офицером с 1912 года, два первых года Мировой войны провел на фронте, дослужился до командира батальона. Но приказы предпочитал посылать, как во времена Наполеона, — с помощью обычных ординарцев. А его старшие товарищи, сбежавшие в поезде, увы, были не предусмотрительнее чем он.

В результате беспорядочного отступления один студенческий взвод с перепугу забежал на станцию Круты, уже занятую большевиками, и был переколот штыками. Именно в этом взводе служил племянник министра иностранных дел Шульгина. Левко Лукасевич вспоминал, что пулеметы "майже не працювали із-за браку амуніції". "Амуніція", по украинской военной терминологии, это те самые боеприпасы, которые увез сбежавший штаб. Несколько километров отступления показались Лукасевичу "вечностью": "Десь біля п’ятої години вечора купка відступивших і врятованих поранених, згідно з наказом старшин, сіла до потягу… Рештки нашого куреня вже не уявляли жодної сили з військового погляду".

УТОНУВШИЕ И ЗАБЫТЫЕ.

Когда поезд прибыл в Дарницу, командиры отдали приказ студентам разойтись по домам малыми группами. Мост через Днепр контролировали части, сочувствовавшие красным. Как пишет Лукасевич: "Всі ми, що ще були в Дарниці, дістали наказ перейти невеликими групами через Дніпро, який у 1918 році був досить слабо замерзлий… Ще й тут невблаганна доля забрала з-поміж нас кількох товаришів, які трагічно загинули під непевним льодом Дніпра… Деміївка була захоплена прихильниками більшовиків — робітниками місцевих фабрик. Ми знищили свої військові документи і всі зовнішні відзнаки, відкинули зброю і кожен зосібна пішов далі, умовившись попередньо, що будемо удавати демобілізованих вояків російської армії "…
(Все мы, что еще были в Дарнице, получили приказ перейти небольшими группами через Днепр, который в 1918 году был довольно слабо замерзший... Еще и здесь неумолимая судьба забрала среди нас нескольких товарищей, которые трагически погибли под зыбким льдом Днепра... Демеевка была захвачена сторонниками большевиков — рабочими местных фабрик. Мы уничтожили свои военные документы и все внешние отличия, отбросили оружие и каждый порознь пошел дальше, условившись предварительно, что будем изображать демобилизованных воинов российской армии)

План боя. Составлен сотником Гончаренко, командовавшим украинцами

Аверклий Гончаренко после Крут тоже не стремился воевать. В армии УНР в том же 1918 г. он устроился на теплое местечко казначея Главной школьной управы при Военном министерстве. Потом служил Летичевским уездным комендантом и штаб-офицером для поручений при военном министре УНР. Последняя должность Гончаренко в украинской армии — курсовой офицер Каменец-Подольской военной школы. Никакого стремления к службе в строю его послужной список не обнаруживает — главный "герой Крут" всегда искал тихую тыловую должность. Даже в дивизии СС "Галичина ", где он оказался в сентябре 1944 года, 54-летний Гончаренко устроился при штабе одного из полков.

И уж совсем никто не помнит, что присланный из Киева на подмогу украинским юнкерам и студентам под Круты Первый автоброневой дивизион подполковника Черного в составе 4 бронеавтомобилей просто отказался разгружаться с поезда, мотивируя это тем, что местность — не подходящая для атаки. По словам подполковника армии УНР Степана Самойленко, "вся обслуга автопанцерників (я стояв на платформі коло тяжкого автопанцерника "Хортиця") була бездіяльними свідками бою під Крутами".

Участник этого боя Игорь Лоський свои воспоминания, опубликованные во Львове в 1929 г., завершил так: "Спомин про крутську трагедію мусить лишити як грізне memento нашого українського невміння організувати ті моральні сили, які в українстві є".

Эта оценка особенно важна, если учесть, что ее дал один из уцелевших в том действе, которое он сам назвал "трагедией".